Во Христе прогорк мир. Часть 3. Тайна

Блог портала "Предание.ру"
 
Начало статьи раскрывает взгляд автора на генеалогию нигилизма и фундаментализма. Первый рассматривается как закономерное следствие утверждения христианства, второй - как протест, попытка вернуться в дохристианскую эпоху. В заключительной части раскрывается третья позиция в борьбе этих противоположностей.
 
Автор: Владимир Шалларь
 
Третья позиция
 
Если христианство сделало свою работу, если остаются «просто» люди — то их можно или любить, или убить. Хочется убить — тогда выдумай себе идеологию. А если нет? Тогда между тщетой секуляризма и сладостью фундаменталистского насилия необходимо ввести третью позицию. (Вообще можно быть уверенным: если повседневная болтовня предлагает две позиции по тому или иному вопросу, то они обе неверны; не прав и либерал, и консерватор). Есть тайная третья позиция, перпендикулярная плоскости досужих рассуждений, — истинная. И она — христианство, но осознанно отвергающее фундаментализм и осознавшее секуляризм как свою задачу и цель.
 
Не в том дело, что нам надо согласиться на бессмысленность «буржуазной жизни» — нет. Но и не в том, чтобы разрешить себе «всех убить». Розанов справедливо говорит, что в (пост)христианских обществах все как бы есть, но с вынутым нервом, несерьезно, без идеалов. Вот Наполеон — всем хорош, но его засмеют, если он осмелится провозгласить себя богом (обычное дело в дохристианскую эпоху). Но с другой стороны: все хоть и «не серьезно», но есть. Наполеон — не бог, но был же великом политиком и полководцем.



Вернемся к «Бойцовскому клубу». У главного героя — раздвоение личности. Один, «настоящий», аноним — обычный скучный клерк. Другой — его «альтер эго», этакий сверхчеловек, Тайлер. Именно Тайлер организовывает Клуб, а затем и революцию. Клерк мечтает быть сверхчеловеком от бессмысленности своей жизни. Как он узнает, что он — Тайлер? Спрашивая у своей возлюбленной! Истина самого себя открывается через любовь. Почему он в конце концов восстает против Тайлера? Потому что Тайлер хочет убить его возлюбленную: любовь несет истину и противостоит насилию. В начале «Клуба» у нас есть две позиции: якобы счастливого, а на самом деле сплошь несчастного клерка и блестящего сверхчеловека.
 
И Ницше различал два вида нигилизма: «пассивный» («усталый», «знамение слабости», «цели и ценности […] более не вызывают веры к себе») и «активный» («насилие, направленное на разрушение»).
 
Пассивный нигилист — это главный герой, активный — конечно, Тайлер. Но у этих двух позиций один субъект (ибо фундаментализм есть лишь момент внутри диалектики нигилизма). Любовь же заставляет занять третью позицию. Буржуазная жизнь бессмысленна — да, но это не означает, что надо выпускать на волю дух чистого насилия. Нет, любовь нас спасет (вот так вот я превратил контркультурную классику в какую-то мелодраму, а почему нет). А ненависть, как мы знаем хотя бы из Фрейда, — поменявшая свой знак любовь.
 
Любви не ненависть противоположна, а страх:
«В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх» (1 Ин. 4:18).
 
Гнев на бессмысленность современной жизни оправдан, не оправдано насилие как ответ на неё. Насилие бессильно. Что не отменяет его ужаса конечно. (Еще одно следствие христианизации: по Жирару, христианство разоблачило и ликвидировало главный инструмент усмирения насилия в человеческих обществах — механизм козла отпущения, систему жертвоприношения — но не значит ли это в сущности, что теперь мы без Христа не в состоянии контролировать наше насилие?)
  
Какой же ответ можно дать вместо ненависти? Еще раз апостол Павел:
«Я вам сказываю, братия: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как не имеющие; и плачущие, как не плачущие; и радующиеся, как не радующиеся; и покупающие, как не приобретающие; и пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мира сего» (Кор. 29:30-31).
 
«Имеющие, как неимеющие»
 
Это и есть способ христианской жизни в этом мире. Все, что было и может быть, — не отвергается, но оно теперь «несерьезное», «без идеалов» — без освящения богов, десакрализовано. Без насилия. Ибо где серьезно, где идеалы, где боги — там любви нет, там насилие. А как же Иисус? Иисус — Бог, но Распятый. Христианство — религия не «духовности», а Плоти и Крови, и христианский Бог — Человек с ранами от гвоздей.
 
Вернемся к Ницше, который почти все понял. Он знает, что нигилизм — продукт христианства, и что он повязан с морализмом. Он знает также, что нигилизм — свержение метафизики, категорий которые «сверху» обосновывают мир:
«Что означает нигилизм? — То, что высшие ценности теряют свою ценность [«проходит образ мира сего» по Павлу]. Нет цели. Нет ответа на вопрос «зачем?»
 

 
Но Ницше не докрутил до конца: свержение высших ценностей не означает свержения христианства, но напротив есть цель и задача христианства. Это первое. А вот второе. Ницше видит, что ценности обесценились, но зачем он хочет новых ценностей? Внутри текста Ницше происходит это перетекание: из нигилизма в фундаментализм. Ценностей нет, но мы придумаем новые — как такое возможно, если сама идея каких-то ценностей сама обесценилась? Мы их придумаем, пересоздадим, хотя знаем, что любые ценности — чушь: так мы находим уже у Ницше феномен постправды. Его сверхчеловеки, первобытные воины, белокурые бестии — это не выход из нигилизма, а фундаменталисткая реакция на и внутри нигилизма. Ницше не выносит нигилизма и переходит на сторону насилия и новых иллюзий. Но однако незадолго до победы безумия, он посылает записку:
«Спой мне новую песню: мир прояснился, и все небеса возликовали. / Распятый».
  
«Любовь» — наверное, самое замыленное слово на свете. Что делает любовь романтическая, «половая» —влюбленность? Она унижает, смиряет. Она ломает гордость. Она делает смешным. Она делает глупым. Гордец серьезен, а «серьезные влюбленные» — оксюморон. Влюбленные смеются, и ничего им не важно: они нигилисты. Мир прогорк для них: в целом мире важны друг для друга только они двое, а мир умер.
 

 
В мире смысла нет, идентичности — глупость. Поймем это не как проклятие, а как радость, как освобождение. Нигилистическое выгорание всех ценностей выглядит именно так: это не монах, безрадостно уходящий в горизонт в глубокой задумчивости (аскетическая литература всегда знала, что серьезность — признак прелести), а веселье влюбленных, легко отбросивших — всё. Была бы только любовь, был бы только Христос — а иначе «мы самые несчастные из человеков».

Источник