11.11.2016
Авторы "Меньше ада"
2455
просмотров
Автор: Олег Пащенко, преподаватель Британской высшей школы дизайна, бывший арт-директор студии Артемия Лебедева, человек года по версии "Рамблер", обладатель Бронзового льва 48-го Международного фестиваля рекламы «Каннские львы»... а еще верующий, да. Между прочим, даже читатель этого бложика с некоторых пор.
Однажды сэр Исаак Ньютон сидел при корнях мирового ясеня Бодхи.
Внезапно ему на голову упала Красная Таблетка.
Так были изобретены руническая письменность
и контактный стиль кёкущинкай каратэ-до.
Я родился и рос с абсолютной уверенностью в существовании личного Бога, то есть ни секунды своей жизни не был «атеистом» или «агностиком». Хотя и не думал о нём в этих терминах. Родился при этом и рос в атеистической семье (университетская техническая интеллигенция, физики, химики), поэтому ни в какие формы эта уверенность не встраивалась до самого пубертата. К Церкви в семье относились вполне по-советски, как к постыдному и старушачьему (причём собственной набожной бабушки в семье не было).
Пубертат и воспоследовавшая юность совпали с началом перестройки и, кто помнит, журналом «Наука и религия»: разная кастанеда и прочая духовность. Рерихи, Ричард Бах и остальной нью-эйдж показались какими-то пластмассовыми; индуизм вызывал отчётливое омерзение (очень сильно не нравились картинки и запах палочек); православие категорически не устраивало визуально (неприятная форма куполов, странные головные уборы, золото), риторически и интонационно: нечто взвинченное о совершенно непонятном. Из востока нормально шли дзен-буддизм и Лао-Цзы (причём как-то они сливались), только недоумевал: ну хорошо, всё правильно, но где же, типа, Бог? Слушал металл, поэтому прикалывало всякое скандинавское и «сатанизм». В десятом классе мы с Зайцем были такие нормальные «сатанисты», я сделал значки с бафометом, рассекали в них. Помню, родители уехали на дачу, а мы стали вызывать дьявола: поставили свечи, нарисовали пентакль, я стал читать записанный со слуха «Отче наш» на латинском языке (ошибочно считая этот текст заклинанием, призывающим сотону). Сразу после иерейского славословия одна из свечек упала и прожгла синтетический палас; мама потом очень ругалась.
Примерно на третьем курсе (ок. 1990) дописал начатый ещё в восьмом классе роман с инициатическим данто-орфее-фаустоподобным сюжетом. Молодой протагонист (пластически близкий герою Цоя в «Игле») спускается во ад, сопровождаемый номинально как бы «Мефистофелем», но фактически скорее некоей отцовской фигурой, и одновременно кем-то вроде Чеширского Кота и Вергилия, демонстрирующим при этом трогательную и жалкую повадку Белого Рыцаря из Зазеркального леса («но нету слонёнка в лесу у меня — и т. д.»). Добрым, вислоусым и печальным. Надо сказать, что ад, в который сходит протагонист, между прочим, джентльмены, называется «Серый Город». В Сером Городе происходит сражение; герой спасает и вызволяет возлюбленную; затемнение. После затемнения видим протагониста, живущего со своей Гретхен в маленьком доме; он при этом таинственный и очень популярный художник-сюрреалист (искушение мiрской славой и буржуазностью, то есть). В воздухе тревожно. Внезапно герой видит, как «небо собирается в складки» (сквозной образ: сам, кстати, придумал, Апокалипсиса ещё тогда не читал), понимает, что совершилось предначертанное (?) — и почему-то кончает с собой. Последняя фраза:
Затем у меня был в тяжёлой, почти терминальной, форме К. Г. Юнг, едва не загнавший меня в аспирантуру на кафедру
То есть преимущественно «от ума». Это чтобы не писать про «опыт встречи» и всё такое.