Как опыт христианства помогает в личной психотерапии

Найдено в Интернетах

Автор: Юлия Гайдыдей

Часто приходит осознание: в психотерапию я пришла не с пустыми руками и не tabula rasa. Я пришла в кабинет терапевта с многолетним опытом воцерковлённого христианства. Что дало мне христианство такого, что сыграло ключевую роль в «сработавшей» терапии? О, практически всё.

Первое и главное, чему я научилась в христианстве: Бог любит меня, Он желает мне счастья – и счастья прижизненного. Как сказал мне один священник: мы созданы для блаженства, и для блаженства здесь, на земле, а не только после смерти.

Согласитесь, когда обладаешь таким знанием, чувствуешь себя не только в праве, но ещё и в каком-то смысле в ответе за стремление к счастью. Все вот эти «смирись с тем, что имеешь, что Бог дал, за то и будь благодарна» для меня всегда были лукавыми усмешками из-за левого плеча. А если Бог жаждет дать мне что-то другое и, смиряясь с тем, что имею, я связываю своей свободной волей Ему руки? Ну нет. Господи, я стремлюсь к счастью и сделаю всё, что в моих силах. Да будет по воле Твоей.

Так я и попала на терапию. Из кромешной темноты «да всё вроде нормально, только плачу всё время и очень плохо». С верой, что имею право на счастье и что счастье – достижимо.

Второе, что я принесла в терапию из христианства, – это отношение к исповеди.

Нет, нет, вот сейчас сразу нет: терапия и исповедь – это совсем разные процессы, с разной целью, разным наполнением, разной ролью человека, к которому приходишь, и разными последствиями, конечно. Но вот что между терапией и исповедью общего – так это откровенность и открытость процессу.

Сначала написала: открытость человеку рядом. Потом поняла, что не совсем так. Не столько перед человеком я открываюсь, когда стою у аналоя. Не столько человеку я вверяю исцеление жизненных ситуаций в кабинете. Но всё тому же доброму и по сути любящему миру. Который готов распахнуть все самые наполненные смыслом и счастьем пути, если ты примешь.

Отсюда и формируется отношение к фигуре исповедующего, отсюда растёт доверие к фигуре терапевта. Он не тот, кто что-то должен тебе, не тот, кому что-то должен ты. Он – данный Богом проводник, спутник, умеющий что-то такое, что помогает процессу совершаться. Говорят, неважно, какой священник человек: если он посвящён в сан, таинства, им совершаемые, будут священны. С психологом наоборот. Не так важно, сколько вузов, курсов повышения квалификации и супервизий он прошёл (хотя без образования терапевт всё же не терапевт, но это же понятно, правда?). Важнее, какой он человек. Главный инструмент психолога – он сам. Сможет ли он своим присутствием давать уверенность, наполнять пространство теплом и спокойствием? Сможет ли видеть человека, пришедшего к нему, тем самым великим световидным существом, о котором был Замысел? Сможет ли не перетягивать на себя и свой авторитет то, что должно совершаться само собой, изнутри клиента?

Но я отвлеклась. Понимание, что человек напротив меня во многом «то́чию свиде́тель е́сть», с самого начала давало мне огромную свободу. Свободу быть искренней, откровенной и говорить совершенно всё, что просилось быть сказанным. «Да не неисце́лен отыдеши».

Отсюда третий важный навык, привнесённый из опыта исповеди. Умение говорить обо всём без прикрас, не оправдываясь и не пытаясь представить всё в лучшем свете, чем есть.

В самой первой брошюрке по подготовке к исповеди я вычитала, что чем сильнее оправдываешься перед батюшкой, тем, значит, меньше и хуже каешься. О эти волшебные брошюрки по подготовке к таинствам, да не навредят они никому, ныне и присно и вовеки! Я для себя уяснила тогда: Богу не нужны все вот эти социальные плюшки типа «я не хотела, это случайно, меня спровоцировали, они вообще сами виноваты». Так и вижу уставший от этого Лик: «Окей, а по существу? Что отпускать-то?» Говорить, не отвлекаясь на самооправдания и утаивания.

Один весёлый факт, озвученный когда-то отцом Андреем Кураевым и запавший в душу до самой тёплой улыбки:
– Вот вы прямо думаете, что такие уникальные, так неповторимо грешите? Слушайте, батюшка выслушивает сотни исповедей, и я вам по секрету скажу: там чаще всего об одном и том же. У каждого. Это для вас оно уникально и стыдно, а священник работает с этим, понимаете? Ему уже не удивительно, не возмутительно, не странно, а привычно, а к третьему часу исповеди даже сильно надоедает.

Этот факт не только повеселил меня, но и оставил чёткое понимание: нефиг горделиво считать свои проблемы великими и шокирующими священника (и психолога тоже). Моя работа – рассказать. Озвучить. Максимально раскрыть и позволить Свету пролиться в эти закутки души, а человеку, к которому я пришла за отпущением грехов или исцелением ситуаций, – сделать свою собственную работу.

Ведь по факту, когда мы приходим к врачу, мы не кокетничаем: «Знаете, доктор, вообще я не виновата, что у меня нога болит, оно как-то само, меня вообще спровоцировали её подвернуть!» В более деликатных случаях мы тоже не расписываем всяким интимным врачам, что обстоятельства были против нас и вообще не скажу я вам, что и почему у меня болит, просто сделайте так, чтобы не болело.

У доктора мы говорим: болит. Вот тут болит. Раздеться? Ниже пояса? В кресло сесть и ноги расставить? Доктор не извращенец, доктор гинеколог. Он в этом кресле и не таких и не такое видел, и мы все это понимаем. Естественное социальное чувство стыда, возникающее при демонстрации физических частей себя, в норме скрываемых, мы оставляем за дверью врачебного кабинета.

Когда мы идём на исповедь, социальное также в какой-то мере остаётся за пределами аналоя. Богу не нужны реверансы: исповедь не для этого. Ты пришёл за исцелением? Покажи, что исцелять. Не со стыдом, но с покаянием.

Когда мы идём к терапевту, нам тоже предстоит показать, что мы хотим исцелить. И чем точнее и откровеннее нам удастся сформулировать, «что болит», чем больше мы будем сами готовы признать себе, в чём наша проблема, рана и боль, тем проще психотерапевту (который даже названием профессии напоминает, что он доктор – доктор для ран души) нам помочь в исцелении этой боли.

Врачебную метафору, разумеется, тоже почерпнула из христианства.

А ещё... а ещё благодаря христианству у меня внутри всегда живёт готовность к чуду. Постоянная готовность, что чудеса могут случиться, именно со мной, потому что – а почему нет-то?

И может быть, именно поэтому

они случаются.


Источник

В оформлении статьи использована картина Павла Кучинского