«Светило солнышко и ночью и днем, не бывает атеистов в окопах под огнем», – пел Егор Летов. Пел, а я его не слушала, потому что сквозь панк-форму мне всегда было трудновато продраться к содержанию. И вот сегодня, благодаря одному хорошему человеку из НБП, я послушала песню «Долгая счастливая жизнь» и была поражена глубине этой вещи (но об этом в самом конце поста). В итоге весь день прошел под знаком Летова, потому что другой хороший человек, верующий христианин, сказал мне, что у Летова в песнях – настоящее христианское мировоззрение, как оно есть, а не так, как его представляют «слащавые мракобесы», у которых в одном глазу – мрак и Инквизиция, в другом – пасхальные яички и сусальная патока.
И знаете, то, что я услышала сегодня у Летова, – это действительно глубокий христианский опыт. Несмотря на весь его антиклерикализм, на «похотливых православных и прожорливых католиков» в «Вечной весне», Летов поет о настоящем христианском переживании мира, болезненном, жестком изломе между землей и небом, а точнее – между грязью и небом. Поет о том, что мире научного материализма душа умирает в «мясистой хатке тела», надежды нет, кругом царит смертный сон и разложение. В светском, разумно устроенном мире без Бога человека накрывает практически суицидальная депрессия: «Среди заражённого логикой мира я научился кусать потолок». В этом мире есть «всего два выхода для честных ребят: Схватить автомат и убивать всех подряд Или покончить с собой, Если всерьёз воспринимать этот мир» («Харакири»).
Для нечестных ребят есть еще выход: «задуши послушными руками Своего непослушного Христа» («Евангелие»), то есть задуши свою совесть, свою тягу к чему-то большему. Попытайся убедить себя, что ничего нет, кроме этого мертвого мира в четырех стенах, обкромсай себя, стань таким же мертвецом, как все, чтобы втиснуться в этот мертвый мир.
А «этот мир», землю, грязь Летов всей душой отрицает, отрицает «естественную борьбу», протестует против «права сильного». Он готов проиграть, только бы не быть мертвым, не встраиваться в иерархию зла: «Добровольно ушедший в подвал, Заранее обреченный на полнейший провал, Я убил в себе государство».
Действительно, в описываемом Летовым мире без бога «честным ребятам» места нет – они заранее проигравшие. Но в мире чуда может быть другое. Летов верит в невозможную победу человека над огромным Молохом – помесью природного и тоталитарного, которое давит человека своим сапожищем. Да, Летов верит в чудо и прямо об этом говорит в интервью: «Я человек, свято и отчаянно верующий в чудо. В чудо неизбежной и несомненнейшей победы безногого солдата, ползущего на танки с голыми руками. В чудо победы богомола, угрожающе топорщащего крылышки навстречу надвигающемуся на него поезду. Раздирающее чудо, которое может и должен сотворить хоть единожды в жизни каждый отчаявшийся, каждый недобитый, каждый маленький». Летов верит в то, что помимо такой понятной и неумолимой логики победы сильного есть какая-то другая логика, которая действует помимо человеческих воли и разума: «Пока мы существуем, будет злой гололед, И майор подскользнется, майор упадет» («Мы – лёд»). Да, человек унижен, человек растоптан, человек – только лёд под ногами майора, но на этом льду майор упадет!
Летов поет о том, что падший, опустившийся человек, гниющий в хатке своего тела, внутри носит Бога, носит чудо, что у каждого есть «Моя волшебная игрушка в пустоте. Моя голодная копилка в пустоте. Моя секретная калитка в пустоте» («Вселенская Большая Любовь»). И, хотя внутри и снаружи человека только смерть и безнадега, «но сиянье обрушится вниз – станет твоей судьбой. Но сиянье обрушится вниз –Станет твоей душой. Но сияние обрушится вниз, станет самим тобой» («Сияние»). Летов поет о том, что однажды логика бездушного мира сломается. Чьими силами? Человека? Конечно, нет: человек раздавлен сапогом, все, что он может сделать, – добровольно обречь себя на полнейший провал, умереть в конечном итоге. Но летовская смерть – это христианская смерть! Жизнь и смерть у него, как и в христианстве, имеют противоположные значения: то, что кажется жизнью, на самом деле смерть, по земле ходят мертвецы, думая, что они живые. Смерть же – это перелом логики этого мира, и в этом разломе открывается нечто другое, где "мы проснемся на другой стороне" ("На той стороне"). Летов верит, что взойдет «Радуга над боем, Радуга над пеплом, Радуга над копотью, Бесконечный апрель. Радуга над бездной, Радуга над ямой, Радуга над пропастью, Безнадежный апрель. Радуга над миром, Радуга над мраком, Радуга над кладбищем, Негасимый апрель» («Забота у нас такая»). Летов постоянно видит в вещах "две стороны": обманчивое "настоящее" и совершенно противополжное ему – из другого мира, "с той стороны": «пуля-дура, учи меня жить», «агитатор, учи меня думать» («Пуля-дура»).
Конечно, радуга Летова – вовсе не сахарный куличик. И вот тут мы возращаемся наконец к «Долгой счастливой жизни». С виду это обычный саркастический протест против бессмыслицы мира. Но через него прорастает абсолютно другое – безумство верующего, добровольно отвергающего этот мир. То есть отказ от «мира сего», проигрыш в этом мире оборачивается другой стороной: из проигрыша, из неудачи – в осмысленную позицию, в действительно, без сарказма, «счастливую жизнь»!
Летов явно не считал человека мерилом всех вещей и хотел чего-то большего: «Я не настолько нищий, Чтобы быть всегда лишь самим собой». Эту цитату из интервью, как и предыдущую, я потырила вот здесь, в тексте о Летове и христианстве человека, явно больше знающего о церковных канонах, чем я.
Кто не знает, Егор Летов – это главный пророк НБП, Национал-большевистской партии, которая кажется мне чем-то вроде апокалиптической секты, которая колеблется между христианским героизмом принятия смерти и сатанинской тягой к самобичеванию и массовому суициду в виде революции. Так же как и у Летова. Но всегда, где люди ближе подходят к Богу, сатана очень близко подходит к ним.
