Деревенские атеисты, деревенские дурачки

Этот прекрасный текст написал Сэм Крисс "Village Atheists, Village Idiots", а перевел - Андрей Панарин, за что ему огромное спасибо!

С нашими атеистами что-то не так. Все эти мнимые интеллектуальные титаны, ученые и философы тяжело больны. Эволюционист и «живодер веры» Ричард Докинз — помешанный безумец, сидящий в собственном мирке старомодных капризов и несносного неофашизма. Суперзвезда, астрофизик и импресарио популярной науки Нил Деграсс Тайсон — кататоник, ворчащий в своих короткометражках о том, что лазеры не издают звуков в космосе, что такой большой паук сломается под тяжестью своего веса, что ты видишь только изображения на экране и ничто из этого не реально. Анти-исламский философ Сэм Харрис — параноик, угрожающе жестикулирующий призрачным войскам сарацинов. Свободомыслящий биолог Пол Захари Майерс — психопат, неистово визжащий от легких наклонов аэростата. А поздний Кристофер Хитченс, ослепленный своим спертым красноречием, плюхнулся головой в Евфрат.

Критики замечают эти тиски ужасающей полемики и интеллектуальных неудач, разбирая разные случаи по отдельности, как будто они порождаются случайными индивидуальными отклонениями. Но если причуды одного атеиста еще можно объяснить, то глубокое помешательство всех самозваных гениев наводит на мысль о некой закономерности. Нам срочно нужна доскональная теория о причинах, которые ведут глашатаев атеизма к безумию. Чем бы они ни были, они связаны с длинным и скучным перечнем жалоб в адрес религии — настолько вызубренным, что его запросто можно (не без иронии) назвать катехизисом. Эти новые атеисты, как и их многочисленные попутчики, разделяют неприятный навязчивый тик: они изрекают разные банальности — «Бога нет», «Священные писания составлены людьми», — а затем ведут себя так, словно это невероятное озарение. Навязчивое повторение как будто намертво вросло в их доктрину.

В корресподентской модели истины — той, которую одобряет научный рационализм, — истинное утверждение есть образ мысли, который отражает действительные события; правда — это лишь повторение мира. Но, как известно всякому, кто проводил время с сумасшедшими, постоянное повторение одного и того же действия может быть опасно для здоровья. Фрейд, который дольше других делал записи в компании душевнобольных, откопал здесь странное противоречие. Порядок, постоянство и повторение составляют таксономическую основу любой цивилизации — и в повторяющихся закономерностях, как предлагает Фрейд, люди находят способ сдерживать вселенскую анархию. Но эти же закономерности питают и семена безумия. Люди обречены повторять травмирующее событие — будь то ребенок, выбрасывающий игрушку из кроватки, или армии Европы, десятилетиями рубящие друг друга. Мудрость и здравомыслие любого общества зиждется на изначальном безумии.

Голые факты - и ничего больше!

Сёрен Кьеркегор, большой враг всех педантов, предлагает рассказ, который может хорошо осветить эту проблему. В своем трактате «Заключительное ненаучное послесловие» он описывает пациента психиатрической клиники, который сбежал через окно и мчится сквозь сады, чтобы воссоединиться с внешним миром. Но безумца волнует одна проблема: если во внешнем мире кто-нибудь узнает, что он больной, то его сразу отправят обратно. Поэтому ему нужно следить за своими словами, дабы ничто не выдавало его внутреннего дисбаланса, — короче, как это описал не совсем адекватный датский гений, «при помощи объективной истинности своих суждений убедить всех, что с его здоровьем всё в порядке». Обнаружив на земле кегельный шар и сунув его в задний карман куртки, он выдвигает оригинальную идею: кто может отрицать, что мир круглый? И вот он идет в город и начинает бесконечно повторять этот факт, высказывать его снова и снова, бродя по городу неистовыми маленькими шажками; в строгом соответствии с законами Ньютона кегельный шар у него в куртке звонко стучит по его «филейной части». Естественно, затем бедную настойчивую душу возвращают в клинику. «Послесловие» стало критическим отзывом Кьеркегора о Гегеле, тщательной и взвешенной атакой на то, что он считал чистым безумием в гегелевской тотальной систематизации и его постоянном отчаянном продвижением к Объективному. Кьеркегор заявил, что субъективность — это истина. Сбежавший безумец был призван показать, что объективный факт может быть отделен от своего значения и что безумие является уделом не только лишь субъективного. Его пример должен был продемонстрировать, насколько глупой по сути может быть всем известная истина. Но что, если бы безумец Кьеркегора сбежал из клиники в наши дни?

Наш мир сильно изменился, но по большей части история та же самая. Наш помешанный по-прежнему вылезает из окна психушки и по-прежнему бормоча забредает в город — только в нынешней легенде город более шумный и страшный, чем Копенгаген на протяжении всего XIX века. Машины резко лают из-за углов, поросших бирючиной; люди выглядывают из окон с подозрением и, может быть, даже преступными намерениями. С плакатов на газоне на него глазеют страшные мясистые лица политических кандидатов; модели с рекламных щитов словно смеются над ним. Всё в этом шумном мире кажется беспорядочным и безжалостным; глубоко в его основе лежит тотальный садизм. Вместо того, чтобы ощутить солидарность с больным миром, наш помешанный едва ли борется с желанием вновь оказаться в своей клинике, — но у него есть его истина, она поддерживает его, и он идет дальше. Мир круглый, мир круглый, мир круглый.

Вскоре безумец проходит мимо бара. Он много лет не выпивал. Но внутри сидят люди: он должен быть осторожен, иначе его разоблачат. Поэтому, когда он невозмутимо облокачивается на барную стойку и бармен спрашивает, что ему налить, он отвечает безупречно здравой истиной, которая ни у кого не вызывает сомнений. «Мир круглый», — говорит он. — «Простите?» — спрашивает бармен. — «Мир круглый».

Один из сидящих неподалеку начинает раздражаться: «Может, сделаешь заказ или свалишь отсюда, а?» Внезапно почуяв, что назревает нешуточная бойня, — а это всегда интересно, — одна из местных дам начинает снимать разборки на телефон. Клиент, весь красный и потный, с крохотными пятнышками в уголках губ, продолжает: «Мне плевать, круглый мир или нет; зачем ты достаешь людей, которые хотят спокойно промочить горло?» Безумец, сдержанно улыбаясь и понимая, что он прав, а его соперник, следовательно, ошибается, безмятежно продолжает свое заклинание: «Мир круглый». Мы живем в гуманную эпоху; никого не отправляют в психушки. Вместо этого, плача от безысходности, разъяренный клиент бьет безумца кулаком в лицо, и тот падает на землю, сотрясаясь подобно аккуратно состриженной травинке.

Видеозапись этого события быстро облетает мир, и все соглашаются: как ужасно, что даже в XXI веке люди, которые верят в здравый смысл и науку, подавляются людьми глупыми и суеверными. В этой битве всё очевидно: с одной стороны — некто спокойно и благоразумно выдвигает объективные факты; с другой стороны — нелогичный плоскоземелец, неспособный доказать свои утверждения и поэтому вынужденный прибегать к насилию. Как только наш помешанный выписывается из больницы — все счета оплачены инициативной группой рационалистов, — его приглашают на телепередачу с Биллом Маром. «Мир круглый», — ухмыляется он, неистово бродя глазами по головокружительным огонькам студии, чтобы не смотреть в камеру. Аудитория отзывается визгом признательности: какая отвага — говорить истину в лицо тому, кто может заткнуть тебе рот. Парень получает контракт на издание книги. Вскоре «Мир круглый» начинает продвигаться вверх по списку бестселлеров. Да, это просто слова «Мир круглый», повторяемые на четырехстах страницах. Вы этого не понимаете, и в этом суть: существуют базовые истины, которые необходимо пересмотреть; в противном случае мир падет перед догмой.

Это абсурдная, глупая и неправдоподобная история. Однако, не считая мелких различий, она действительно произошла.

Неудачная шутка про плоскую землю

В этой истории в роли безумца выступает Нил Деграсс Тайсон, а его разочарованная жертва — рэпер B.o.B (Бобби Рэй Симмонс-младший). Где-то в начале этого года Тайсон возвестил, что 1 января не имеет астрономического значения, и Боб принялся настаивать (в Твиттере, естественно), что в течение многих веков существует заговор с целью убедить людей в том, что мир шарообразный, в то время как на самом деле он плоский. По какой-то причине Тайсон, подгоняемый шумными ударами кегельного шара по мягкому месту, стал энергично без конца повторять, что нет, он круглый. Он даже сумел создать воистину несносную рэп-пародию — «Боб должен знать, что планета круглая» — пародию, которая позаимствовала из песни Дрейка «Back to Back» не только аккомпанемент, но и всю структуру текста. (Теперь понятно, что я имею в виду, говоря о рационалистах и повторении?)

Хотя, в отличие от беглеца у Кьеркегора, Тайсон действительно встретился с тем, кто возражает против его грандиозного факта, дело не в этом. Есть что-то действительно ужасное в том, с какой одержимостью он ухватился за эту объективную истину перед аудиторией, которую не нужно убеждать. Там, в свете прожекторов, он воспроизводил параноидальное маньяческое шарканье на своем клочке плоской земли.

Они оба были неправы, но вопреки имеющимся у него важным фактам Тайсон оказался более неправ, чем его собеседник. Он закончил перепалку словами: «Чувак, я поясню: хотя ты на пять веков отстаешь в своей аргументации, это не мешает нам по-прежнему любить твою музыку» — однако пять веков назад, в 1516 году, абсолютно никто не считал мир плоским. Движение плоской Земли возникло относительно недавно: оно началось в 1840-х годах, примерно в то время, когда Кьеркегор написал свое «Послесловие», а космолог-любитель Сэмюэл Роуботэм, известный под псевдонимом «Параллакс», начал самостоятельно издавать нудные страдальческие трактаты о сатанинской науке астрологии и злобном обмане шарообразной земли. По сути, у этих двоих писателей много общего. «Субъективность — это истина», — сказал Кьеркегор; подобным образом Параллакс презирал любые проявления гегелизма. В 1840-х годах никто не видел, что земля круглая: это был объективный безличный факт, переданный сверху кликой экспертов и руководителей. А власть имущие не просто были заняты решением вопроса о форме земли; в то же время они силой отнимали у миллионов людей всё, что у них было, под предлогом новой рациональной системы общественной организации, которая в качестве неотъемлемой части, похоже, имела аксиому о круглой форме мира. (Этот вопрос был досконально разобран Карлом Марксом — еще одним великим мыслителем тех времен.) В этом контексте гипотеза о плоской земле была способом противостоять грабежу и частично вернуть независимость субъекта. «Мой мир такой, каким я его вижу, — убедительно напевали Параллакс и его последователи, — и когда я смотрю на него своими глазами, я вижу плоскость».

Во времена Кьеркегора, Маркса и Параллакса еще существовало некоторое сопротивление мертвым фактам; ныне же от него не осталось и следа. Сельчане Кьеркегора увидели неизвестного, который неистово повторял, что мир круглый, и поступили верно, вернув его в клинику. Мы видели, как Тайсон делал в точности то же самое; но вместо того, чтобы изолировать его от общества, дабы никому не приходилось слушать его бессмысленный бред, тысячи людей подбадривают его бороться за правду и объективность против сил мракобесия. То же самое мы делаем, когда Ричард Докинз отважно сражается за теорию эволюции против последних безнадежных отщепенцев креационистского движения с их стекловолоконными динозаврами, уминающими листья в музейной модели Эдемского сада. Мы делаем то же самое, когда Сэм Харрис залезает глубоко в человеческий мозг и объявляет, что в нем нет маленькой вакуоли, содержащей душу.

Все эти ложные утверждения представляют собой красивые, крошечные сверкающие напоминания о том, что мир может быть не таким, какой он есть; мы должны питать их и позволить им расти. Вместо этого их безжалостно давят во имя слепой, глупой, бессмысленной правды. Но кто более неправ: тот ли, кто монотонно уверяет, как автомат, что мир всегда был, есть и будет круглый? Или же тот, кто знает, что эта земля существует не как данность и что целой планете можно выдумать новые разнообразные формы?

Объективная истина как средство порабощения

Иными словами, реальный раскол происходит не между верующими и неверующими в Бога, но между теми, кто хочет менять мир, и теми, кто просто хочет повторять его. Посмотрите любую передачу из бесконечного множества дебатов между атеистом и верующим, — лучше всего с участием Билла Ная, но они все на YouTube, бесконечные отупляющие часы аристотелевской трескотни двух людей, которая никого не убеждает, — и вы заметите нечто странное. Они оба неизбежно начинают оргастически восторженную речь о красоте вселенной. Теист, уставившись в свои небеса, будет напевать благоговейные оды величию Божьего творения, Его перемешанных туманностей, Его сияющего звездного полотна и всех чудес, созданных Его космическим извращением.

Тем временем атеист, глядя на свои удивительные руки, скажет что-нибудь столь же слащавое о горах, о радугах и о том, как невероятно, что всё это возникло по воле счастливого случая. Встретив поэтично-гуманистическую критику холодного научного рационализма, атеисты нередко начинают гнуть похожую линию: Китс был не прав, наука не расплела радугу; природный мир еще более красив, если ты знаешь, как он устроен. (В 2011 году Докинз даже опубликовал книгу «Магия реальности».) Это соответствие должно нас обеспокоить. По сути, оно показывает, что, несмотря на столь разительные отличия, эти двое на самом деле на одной стороне.

Иногда звучат обвинения в том, что фундаменталистский атеизм превратился в очередную нетерпимую религию — по меньшей мере, в такую религию, которую практикует меньшинство представителей атеизма. Что, если ты не считаешь вселенную красивой? Что, если каждое утро ты просыпаешься в тесном кирпичном кубике посреди безжизненного города, накрытого ничтожным серым небом, и считаешь всё это, как оно есть, невероятно жалким? На протяжении большей части истории религии были склонны держать естественный мир в презрении разного рода: он заражен грехом, это песочница дьявола, это Дунья (в исламе — временный мир) или индийская Майя (в индуизме — псевдореальность). Как писал Карл Барт, Бог — это своеобразное «нет» миру.

Учение об испорченности мира часто может быть способом оправдать его наихудшие (и в то же время более поправимые) черты: мол, какая разница, что я наступил тебе на глотку, ведь всё суета? Однако это учение обладает огромным потенциалом. Плохой мир может быть исцелен. Догма о том, что мир хорош, одобряется крайне редко. Всякий иррациональный общественный порядок объявил себя в некотором смысле изоморфным самой реальности. Когда-то космос был выгравирован на концентрических сферах с Богом посередине, эдакое вселенское подобие феодализма. Сегодня же генетики вроде Докинза утверждают, что на самом деле то, что мы воспринимаем как мир животных, — это всего лишь капиталистический «свободный рынок» в генетическом коде. Всякий раз, когда вы слышите восторженные слова о защите природы, будьте начеку: это говорит классовая мощь, и она пытается убить вас.

Ад на автопилоте

Когда-то атеизм был воистину трансформативным общественным движением; в некоторых теократических государствах он до сих пор остается таким. Но не здесь. Существует два пункта общественной критики современного атеизма как он есть. Во-первых, мы изящно убедили мир в том, что наука и здравый смысл великолепны. Взгляните на чудеса нашей технологии, на наши сверкающие здания, взгляните на чистый объем знаний, которыми мы ныне обладаем. Мы изучили весь геном человека; телескопы помогают нам составить карту бессмысленного звездного узора. Люди живут дольше, едят лучше, сношаются эффективнее и умирают в еще большем ужасе и замешательстве, чем когда-либо. Конечно, еще не всё так безупречно, но мы над этим работаем.

Естественно, другой пункт гласит: там, где жизнь не столь замечательна, всему виной отсталость, те закоулки бытия, которые вопреки существованию в настоящий момент, вопреки происхождению от того же набора глобальных материальных обстоятельств каким-то образом оказываются несовременны самим себе — словно они находятся в неком пузыре переработанного времени. А главным представителем, центральным выражением этой отсталости является религия. Проблема в том, что независимо от верований большей части населения мира атеизм остается правящим учением: таким, которое вселенную видит столь же красивой, но не священной, а мир воспринимает как безграничный набор фактов, подлежащих оценке, анализу и классификации. Даже религия, желая представлять собой что-нибудь большее, чем диковинный экспонат, должна придерживаться общей траектории атеистического мышления.

Атеисты выступают против нездравого и неистинного; так как высказывания о мире можно признать истинными, атеисты видят себя соратниками Гегеля в деле «защиты реальности от ее хулителей». Гегель всерьез считал свою “философию логичности” - теодицеей, оправданием Бога через объяснение логичности созданного им мира. Но сегодня этот принцип трансформировался до представления, что простое понимание чего-либо равносильно оправданию предмета, который ты понял. Со временем оказалось, что теодицея может стать намного эффективнее, если целиком убрать из уравнения этого противного, сварливого Бога. Однако, как показал Кьеркегор, приравнивание добра к простой возможности знания только сводит с ума. Если бы нашей единственной проблемой была отсталость, мы бы всегда могли наверстать упущенное. Если бы нашей реальной проблемой была нехватка фактов, мы всегда могли бы изучить новое. Однако настоящий кошмар XXI века — это вовсе не глупости и суеверия, но гораздо более опасные ужасы мира, управляемого здравым смыслом, — мира, который мы обречены бесконечно повторять. Наша шарообразная земля всё больше уподобляется огромной исправно работающей фабрике, которая кишит миллионами безвольных крошечных работников, поглощающих опыт десяти тысяч отточенных умов — и это ни капельки не красиво, это АД. Здесь все напрасно тратят свои жизни. Все несчастны. Вам не показалось. Мир действительно болен — и эта болезнь не обусловлена никакими ложными заявлениями руководства.

Как бы там ни было, ясно одно: чем больше фактов мы узнаём, чем больше вещей во вселенной нам удается изучить, тем больше пространства получает наш чокнутый общественный порядок для воспроизведения своего безумия. Атеисты — это люди, которые действительно любят дурной, уродливый мир; на них лежит его метка. Они стоят на трясущейся коре этой планеты, пока она наивно бурлит в бесконечном пространстве, стоят безо всяких оснований критиковать этот мир — потому что догма предписывает отождествлять рациональное с добрым, и потому что они так сильно натаскали себя отрицать ад, что не видят настоящего ада прямо перед собой.