Можем ли мы быть верующими без Бога?

Почему «есть ли Бог» — самый скучный из всех задаваемых вопросов.
Шон Иллинг

Ален де Боттон — это писатель, философ и основатель «Школы жизни» — основанного в Лондоне учреждения, «посвященного развитию эмоционального интеллекта при помощи культуры». Де Боттон — автор нескольких бестселлеров, в том числе «Как Пруст может изменить вашу жизнь» и «Религия для атеистов: руководство неверующим по применению религии». Он сделал карьеру в конкретизации больших идей для общей аудитории. Его книги и лекции охватывают широкие проблемы, но всегда возвращаются к исходному вопросу философии: «Как жить хорошо?» Его отношение к религии весьма интригует. Будучи атеистом, де Боттон заинтересован не столько в защите религии, сколько в ее понимании. Он признаёт, что в некоторых вещах религии достигли уникальных успехов, и его цель — воспроизвести эти преимущества в мирском контексте. На днях я побеседовал с де Боттоном о его работе в «Школе жизни» и о критике его друзей-атеистов, которые, по его словам, не смогли задать верных вопросов о религиях, которые они опровергают.
Ниже приведена наша беседа, слегка подредактированная для краткости и ясности.

Шон Иллинг: 
Вы сказали, что самый скучный из всех возможных вопросов о религии — это вопрос о ее истинности. Почему вы так считаете?

Ален де Боттон:
Для меня, как, думаю, и для многих других людей, вопрос религии уходит далеко за пределы веры в сверхъестественное, и всё же множество дебатов вокруг религии, проводимых людьми вроде Кристофера Хитченса и Ричарда Докинза, сводится к знакомым вопросам: существует ли Бог? Существуют ли ангелы? Глупо ли верить в ангелов? Хотя я понимаю эмоциональную шумиху вокруг таких вопросов, мне кажется, реальный вопрос в другом: почему религия притягивает людей? Почему мы изобрели религии? Для каких нужд они служат? Какие существуют аспекты религиозной жизни, которые, будучи отделены от религии, всё-таки останутся вескими и действенными среди наших неверующих современников? Религии — это не просто набор утверждений о сверхъестественном; это еще и машины для обеспечения жизни. Их цель — руководить тобой от рождения до самой смерти и научить тебя множеству разных вещей: как создать сообщество, как установить нормы поведения, как вызвать эстетические переживания. Всё это кажется мне невероятно важным и, по правде говоря, намного более интересным, чем вопрос о том, был ли Иисус Божьим сыном.

Шон Иллинг: 
Как вы считаете, что религии делают лучше всего?

Ален де Боттон:
Основные цели религии весьма впечатляют меня. Они пытаются определить принципы хорошей жизни, мудрой жизни, доброй жизни. Они разбирают величайшие вопросы, и меня привлекают те аспекты религии, которые признают, что жизнь человека весьма тяжела и что нам требуется значительная помощь и серьезное руководство. Религиозная жизнь пытается предоставить нам средства для того, чтобы мы сохранили наилучшую версию самих себя. Как я часто говорю, я не согласен почти с каждым представлением о наилучшей сущности человека согласно религиям, но тот замысел и структура, построенная на этом замысле, приводят меня в восторг.

Шон Иллинг: 
Похоже, вы заинтересованы в изменении хода разговора или, возможно, в его перенаправлении в продуктивное русло. Например, вы придумали фразу «атеизм 2.0». Что она означает?

Ален де Боттон: 
Это чтобы отличить его от современного воплощения атеизма, распространяемого такими людьми, как Ричард Докинз и Кристофер Хитченс, — людьми, которые сделали центральным аспектом атеизма вопрос веры и неверия человека. Полагаю, я заинтересован в таком атеизме, который начинается с допущения, что Бога нет, что мы Его выдумали, здесь всё хорошо. А теперь давайте продолжим разговор и рассмотрим вопросы вроде этого: «Чему религии могут нас сегодня научить и чем они могут нас побудить?» Вот тот атеизм, который знает, как задаться некоторыми целями религии, но не имеет ничего общего со сверхъестественным.

Шон Иллинг: 
То есть вы хотите сохранить то хорошее, что есть в религии, и обойтись без метафизического багажа?

Ален де Боттон:
Я не заинтересован напрямую в сохранении чего-либо, поскольку я не верю, что можно ходить в церковь без веры в нее. Я хочу взглянуть на то, как религии относятся к тем или иным вещам, чтобы понять, чего не хватает мирской культуре. Вспомним: когда религия пошла на убыль в XIX веке, в Западной Европе над этим немало размышляли. Люди спрашивали себя, как им заполнить эту пустоту, эту дыру размером с Бога. Выдвигалось множество теорий, и наилучшим ответом, как мне кажется, была культура. Мы знаем, что это так: достаточно рассмотреть архитектуру библиотек, театров и университетов, построенных во времена религиозного упадка, чтобы понять, что наши предки стремились заполнить пустоту, создавая храмы искусства, храмы культуры, храмы образования, в которых мы могли бы собираться так же, как раньше собирались в храмах религии. Мне кажется, это довольно интересный замысел. Но он провалился. Если бы вы, оказавшись в Гарварде или в Музее современного искусства, пали на колени и спрашивали о смысле жизни, ожидая направления, то вас бы сразу отвезли в дурдом. Просто это не те вещи, которыми, как принято считать, занимается современная культура.

Шон Иллинг: 
Кто составляет целевую аудиторию этого нового бренда атеизма? К кому вы обращаетесь?

Ален де Боттон: 
Я обращаюсь к тем, кто никогда не считал для себя религию приемлемой и, кому при этом не интересно нападать на религию, объявляя ее глупой, высматривая ее ошибки, уязвимости и жестокости. Я согласен, что все эти вещи однозначно имеют место быть, но моих адресатов это не тревожит. Их больше интересует другое: «Где я могу взглянуть на вопросы высшей сути и высшей цели?» Выражаясь этическими понятиями, они спрашивают: «Как выглядит хорошая жизнь? За что я в ответе перед остальными? Что такое общность?» Вопросы такого рода обычно не обсуждают в вечерних телепередачах, и они не являются частью общей атмосферы мирской культуры.

Шон Иллинг:
Похоже, наша современная технократическая культура устранила подобные вопросы из общественной жизни. «Школа жизни», основанная в Лондоне, но действующая по всему миру, — является ли она вашей попыткой задать эти основные вопросы — как жить, как умирать, что хорошо, что плохо — в явном мирском контексте?

Ален де Боттон: 
Над этими вопросами долгое время размышляет множество людей. «Школа жизни» отличается не тем, что в ней просто есть люди, которые размышляют об этом. Думаю, небольшое отличие состоит в том, что это учреждение, а не просто один человек, пишущий книгу. Не будем забывать, что модель интеллектуала, пишущего книгу о больших вопросах, — это тот подход мирской культуры к высшим вопросам, который практиковался последние 150 лет. «Школа жизни» попыталась сказать: «Давайте создадим коллективное движение вокруг этих вещей». В конце концов, в чём состоит различие между одним писателем, пишущим книгу, и целым учреждением? Во-первых, численность. Во-вторых, идея физического пространства, в котором люди собираются, чтобы создавать личные связи между собой. Также это долговечность, протяженность проекта во времени. Мы хотим создать центр, надежный дом для этих вещей.

Шон Иллинг: 

Мне известно, что вы принимаете огонь с обеих сторон. Религиозные люди называют вас нечестивцем, а атеисты утверждают, будто вы предали самую основу. Как вы отвечаете каждому лагерю?

Ален де Боттон:
По правде говоря, меня это не сильно беспокоит: крикливые критики найдутся всегда. Я бы сказал, что в целом в европейском контексте религиозные отклики были более дружелюбными, поскольку они вынуждены мириться с массовым атеизмом. В Соединенных Штатах дело обстоит иначе. Я лишь относительно недавно до конца понял крайне негативный подтекст, вложенный в понятие «атеизм» в Америке, — подтекст, которого совсем нет в Европе. Американских атеистов нередко вынуждают защищаться от обвинений в аморальности или безнравственности, — подобных проблем не возникает по эту сторону Атлантического океана. Стоит осознать это любопытное различие.

Шон Иллинг: 
У меня есть соблазн броситься в одну кроличью нору, но я пока что воздержусь. Похоже, нам пора вернуться к тому, что вы говорили ранее о Ричарде Докинзе и Кристофере Хитченсе. Я не являюсь верующим человеком, но в прошлом я критически высказывался о некоторых так называемых «новых атеистах». Мои претензии в том, что зачастую они не размышляют всерьез о психологической привлекательности религии. Для них Бог — это всего лишь вопрос познания. Но мы знаем по крайней мере со времен Коперника, что заявления религий бывают ошибочными, и тем не менее религия сохраняется. Очевидно, религия говорит о чём-то большем, чем простые истины. Ричард Докинз говорит что-то вроде: «Мне плевать, считают ли люди религиозную веру удобной или осмысленной. Мне важно лишь то, истинна ли она». Я понимаю эту точку зрения, но я не уверен, что это самый продуктивный подход. Говорю это как человек, который разделяет его цель — отделить этические проблемы от религиозной метафизики.

Ален де Боттон: 
Полностью с вами согласен. Я с ним лично беседовал об этом. Думаю, одна из интереснейших особенностей религиозной веры состоит в том, что она происходит из уязвимого положения. Если ты не веришь — ответ прост: это так, потому что это правда. Если ты не в этом лагере, то тебе придется начать с признания уязвимости. Эта вера происходит из положения боли и уязвимости. Эта боль и эта уязвимость не пропадают, как только ты решаешь, что твоя вера больше не истинна. Ты по-прежнему остаешься с этим огромным вопросом, и мне кажется, что меня восхищает именно эта уязвимость. Здесь нам предстоит еще много работы. Ваше мирское общество, по сути, предлагает два ответа на вопрос существования. Первый ответ — это романтическая любовь, с которой у меня серьезные проблемы. Второй — это карьера, профессия. Эти вещи нам предлагают в качестве источников земного счастья, и обе эти вещи невероятно проблематичны в тех областях, которые, как мне кажется, мы еще не до конца осознали на уровне общества.

Шон Иллинг: 
В некотором смысле атеисты и верующие просто играют в разные языковые игры, которые приносят немало разочарований, если вы заинтересованы в том, чтобы убедить человека. Если цель — убедить людей, что чувство превосходства и общности, достигаемое через религию, можно приобрести без нее, то какие вопросы должен задавать атеист? Какие аргументы он должен приводить?

Ален де Боттон: 
Думаю, нам надо уделить особое внимание потребностям человека, удовлетворяемым через религию. К примеру, общность — это довольно мощная тема в религии. По сути, это идея соединения с остальными в священном пространстве. Это ведет нас к самой сути вопроса о том, как мы объединяемся. Что такое нация, что такое сообщество, что такое группа, что значит жить в группе — это основные вопросы, и мне кажется, что религия пытается дать на них потрясающие ответы. Далее, существует моральная сфера. Что значит быть хорошим? Какие существуют требования к нам? Что мы должны и кому? Как нам контролировать свои худшие побуждения и воспитывать в себе лучшие? Вы упомянули превосходство. Как мы можем превзойти свою низшую сущность? Как мы можем вступить в более щедрую, милосердную, постоянную область нашего сознания? Долгое время этими вопросами занимались религии, особенно религии востока.

Шон Иллинг: 
Считаете ли вы, что в нашей эмоциональной архитектуре религии имеют лучшую хватку, нежели современная наука? В частности, я размышляю о том, как религии используют ораторское искусство и повествование.

Ален де Боттон: 
Не хотелось бы преувеличивать, говоря «всегда» и «во всех отношениях», но религии определенно проявляют живое понимание. К примеру, религии очень хорошо осознают потребность в повторении — тот момент, к которому мирская культура довольно глуха. Они хорошо понимают то, что у греков называется слабостью воли: по сути, этот феномен состоит в том, что есть множество вещей, в которые мы теоретически верим, но которые день ото дня мертвы в наших сердцах и умах, потому что нам не напоминают о них постоянно. Существует разница между теоретическим и активным знанием; религии учитывают эту разницу и стремятся активировать определенные элементы теоретического знания. Вот почему они постоянно повторяют разные вещи, убеждая нас делать их, чтобы оживить теоретические идеи.

Шон Иллинг: 
Общинный аспект религии — это определенно преимущество, но с ним также связан ряд проблем. С одной стороны, этот аспект создает превосходное сообщество, собирая идеи и общие практики. С другой стороны, это чистой воды племенной строй. Он забивает метафизический клин между внутренним и внешним и устанавливает границы предельно категоричным образом. Как вы считаете, можно ли воспроизвести общинный аспект религии, не принимая вместе с ним этот племенной компонент?

Ален де Боттон: 
Ну, мне кажется, мы должны помнить некоторые из лучших особенностей религии и понимать, что для них могут быть мирские альтернативы. Например, религии напоминают нам о нашей общей человечности — человечности, которая простирается сквозь расы и географические границы. Эта мысль прослеживается в христианстве и в буддизме. Очевидно, племенной строй довольно проблематичен; но, я думаю, лучшее, что могут сделать религии, — это представить незнакомца в новом свете. Они предлагают нам что-то вроде универсальности, эдакий космополитизм разума. Этот шаг можно сделать и за пределами религии. Церкви, синагоги и мечети выглядят безопасными местами; когда ты там оказываешься, может произойти то, что не случилось бы за пределами этого пространства. Поэтому они стали местами, где рады незнакомцу. Самые разные вещи, осуждаемые снаружи, могут быть приняты внутри. И в этом смысле религия выступает в роли эдакого хозяина, который знакомит людей друг с другом, очеловечивая их в глазах друг друга. Для меня это выглядит хорошей практикой, поскольку мирская современность анонимна. Она построена на концепции анонимности; то есть семья очень важна, и любимый человек тоже очень важен, но других форм объединения помимо этих просто не существует.

Шон Иллинг:
Похоже, вы смирились с тем, что в безбожном мире религию придется заменить чем-то за пределами науки. Как будет выглядеть эта альтернатива?

Ален де Боттон: 
В общем и целом я думаю, что ее должна заменить культура, и в этом смысле я довольно консервативный мирской человек XIX века. Просто мне кажется, что нужно изменить подход к представлению культуры. Пересмотр наших взглядов на культурные произведения — это то, чем я занимаюсь игриво и более серьезно — по-разному. Например, я написал эту книгу, «Как Пруст может изменить твою жизнь». Интересно, что, когда Пруст писал свою знаменитую книгу «В поисках потерянного времени», он довольно много размышлял о религии и определенно находился в пресловутом лагере XIX века, считая искусство заменой для религии. Он говорил об этом прямо, и я понял его именно так. Но такой подход к чтению Пруста не одобряется. Я попал под обстрел со стороны профессиональных последователей Пруста — не за какие-то из написанных мною слов, но за саму природу проекта. Люди просто не могли поверить, что я возьму канонического писателя и усмотрю в нем источник смысла жизни. В модернистской традиции так читать не принято, и всё-таки именно так были созданы многие культурные шедевры. Поэтому важно не столько то, чтобы создавать новые виды культуры, сколько то, чтобы сохранить верность созидательным импульсам, лежащим за этими шедеврами. То, что нам это не удается, лежит причудливым слепым пятном на нашей культуре.

Источник.

Автор перевода: Андрей Панарин