Ребенок нас проверяет: что делать?

Найдено в Интернетах

Автор: Ольга Нечаева

Есть распространенное и повсеместно используемое выражение «проверять границы». Оно настолько вошло в оборот, что мы не особо задумываемся, кто и какие границы проверяет, а главное – для чего. «Он просто проверяет границы» – это такое избитое оправдание, что эти некие «границы» нужно провести чертой пожирнее, чтобы неповадно было. Какие, да и нужно ли – никто не спрашивает.

Ребенок начинает проверять границы не во время кризиса трех лет. И даже не в период «ужасных двухлеток». А с самого первого дня. Что тут говорить – мы сами до сих пор проверяем границы: «А ну как на этот раз это Он? А не взяться ли мне за марафонский бег в 37 лет? А смогу ли я? А прогнется ли этот мир под нас?» Это хорошие границы, их стоит проверять и ломать. Это границы наших страхов, неумений, границы шаблонов и глупостей, комплексов и предубеждений, наших возможностей и воли. И мы поддерживаем ребенка в его первых неумелых попытках лепетать, дотянуться рукой до края кровати и встать в ней, впервые встать – можно ли представить, как он может это ощущать, вдруг почувствовать слабую надежду на стойкость на этих неуверенных, ватных, неустойчивых младенческих ножках? Он только что сломал границу горизонтальности, и мы плакали от невыносимой нежности, гордости и умиления, и поддерживали его за руки, и говорили: «Малыш, ты сможешь!» И он ломал границу зависимости от нас, впервые отобрав ложку и размазывая кашу по щекам, и упрямым «Я сам!», стаскивая неуклюже с себя такие сложные, прилипчивые, не-ухватишь-никак трусы, стараясь, вырастая, взрослея, и мы гордились, и говорили на разлитый суп «Ничего, это ерунда, мы это сейчас вытрем – но ты же сам, сам ешь!», и не показывали, как перемываем за него полы: мы хотели, чтобы он шел вперед, мы поддерживали незаметно, чтобы не сломать, эту хрупкую фарфоровую первую гордость, чтобы никогда-никогда он не почувствовал себя маленьким, неловким, глупым, ущербным. Чтобы он знал, что он – сильный мальчик и со всем справится.

Нет для ребенка сильнее послания, чем «Ты мой сильный маленький мальчик, у тебя получится, я с тобой».

В этом две могучие силы, то, без чего так трудно жить на свете, и если вам захотелось плакать сейчас, как мне, то вы поймете, что сильнее не будет ни поучений, ни нотаций, ни развивалок, ни слов: нет ничего сильнее и важнее для ребенка, чем ваша вера в его силы, ваша любовь и защита. Они бесконечно кормят и всю жизнь будут кормить две его движущие силы – потребность покорять мир и потребность быть принятым и любимым.

А потом вдруг вместо умилительного освоения самостоятельного питания или сидения на горшке ему становится три года, и он точно так же осваивает принятие самостоятельных решений. Он научился управлять трехколесным велосипедом, и он учится управлять людьми.

«Нет, я буду делать, как я хочу!» – говорит он в лицо. Или делает в лицо.

И нас накрывает. Накрывают все наши детские запреты и глупые бихевиористские страхи: ах, если мы ему сейчас не покажем, кто в доме хозяин, то он сядет на шею.

Может быть, дело не в хозяине? Может быть, хозяин – это не тот, кто, пользуясь силой и опытом, задавит и заставит сделать по-своему? А все же тот, кто сильнее, мудрее, щедрее, у кого хватит банальной взрослости разглядеть разницу между силой и направлением и не давить силу, а продолжать давать направление?

Когда он «осваивал» конфорки на плите, мы не орали и не запирали его в комнате: мы давали ему «покрутить» что-то другое и объясняли почему, объясняли с уважением и доверием его способности понять. И он понимал.

Может быть, вместо «Ах так, тогда... (не получишь сладкого, лишен мультиков, не пойдешь на праздник, сиди в своей комнате, пока не подумаешь)», мы сможем в очередной раз остановиться и понять, что он просто взрослеет и покоряет мир. И нас в том числе. И должен покорить, рано или поздно, и мы есть, чтобы уберечь его от газовых конфорок и футбольного мяча на дороге, а не для запрета пробовать готовить или играть в футбол. Чтобы задать направление, а не убить силу, эту потрясающую врожденную силу исследовать, пробовать на прочность, взрослеть и расти.

Может быть, если бы мы сказали: «Я вижу, ты стала взрослее и хочешь решать сама. Я не могу позволить тебе сделать это, потому что это опасно (жестоко, обидно, вредно и так далее), но мне кажется, тебе пришла пора самой решать, сделать ли это», – ее желание перечить и топать ногами, эта сила взросления нашла бы себе выход в новом уровне решений, которые она теперь может принимать сама, которым мы подчинимся, и ей не нужно будет биться лбом во все стены наших запретов.

И если есть границы, которые стоит подвинуть, то так же есть и границы, которые двигать нельзя. Нельзя причинять пустую бессмысленную боль, нельзя подвергать опасности себя и других. Маме нельзя перестать любить ребенка. И мы можем и должны, задаваясь всей той же идеей направления, не пускать в опасность, бесчувственность, жестокость. И мы можем и должны продолжать доказывать, что граница нашей любви – незыблема.

Может быть, он проверяет не только «А если я сделаю запретное, что случится?» в своей силе исследования мира, но и «А если я сделаю запретное, мама все еще со мной?». Она все еще та мама, которая говорила: «Я с тобой, малыш»? И если границы самостоятельности можно и нужно позволять ломать, в рамках разумного направления, то эту границу очень важно отстоять. «Ты поступил очень плохо и жестоко, так бывает. Давай подумаем, как мы можем это исправить». Мы. Ты оступился, но ты справишься. Давай подумаем, чему мы научились и как больше так не поступать. Ты хороший. У тебя получится. Я с тобой.

Когда он кричит в лицо: «Я тебя не люблю! Ты плохая!» – очень-очень-очень важно, чтобы он вдруг почувствовал, что в этом страшном омуте злобы и одиночества, куда он неуклюже влез, пытаясь повзрослеть и научиться управлять мамой, мама его не бросит одного, как не бросала облитого горячей липкой кашей или шлепнувшегося ладошками в грязь. Мама скажет: «Ты говоришь злые слова. Ты делаешь мне больно». И даст время ему, уже повзрослевшему и вдруг сломавшему такую неприступную границу, внутри чему-то важному в этот момент научиться. И когда он придет (а он придет) с протянутыми ручками, она его примет, без унизительных втираний и вымученных искусственных извинений.


Источник