"Голгофа" и не только: кино братьев МакДонахов
06.07.2018
3087 просмотров
Авторы "Меньше ада"

Автор: Екатерина Рачкова

Если представить христианскую культуру в виде домашней библиотеки и кинотеки, которые собираешь для себя, то произведения братьев-ирландцев МакДонахов, Джона Майкла и Мартина, стоит поставить на одну полку с поэзией абсурда Бориса Гребенщикова и прозой и драматургией Чехова. Компанию им составили Кэрролл, Беккет и живущие в состоянии апокалипсиса герои пьес уральского драматурга Николая Коляды. Не забудем о Гоголе, который до того узаконил образ неромантического безумия в прозе и на сцене, что его самого по трагической ошибке объявили сумасшедшим: мир вывернут наизнанку и подвешен за ноги, а это, оказывается, проповедь о любви, смерти или поисках преображения. Искусству совсем не обязательно декларативно связывать себя с образно-символической системой христианства, чтобы зритель или читатель начал в странном или мрачном вымысле узнавать знакомые черты того, как «надо» и сторониться того, как «не надо». Гоголю в этом плане при жизни не очень повезло: свидетельства о страшном мире плохо доходили до современников, из-за чего писатель фактически перешел на жанр амвонной проповеди. Современникам стало еще непонятнее, но это действительно был вопрос времени.

В творчестве братьев МакДонахов удивительно сочетаются христианская проповедь и самый радикальный и отчаянный вариант художественного вымысла. Оставаясь представителями авторского кино (а Мартин еще и прославленный драматург), им удалось завоевать массового зрителя подлинностью и индивидуальным характером высказывания и, что самое страшное, узнаваемостью действительности. Пьесы Мартина ставят в российских театрах, в Перми проводят театральный фестиваль его имени, а новый фильм «Три билборда на границе Эббинга, Миссури» уже на премьерных показах назвали шедевром. Что касается «Голгофы» Джона Майкла, то этот фильм о добром священнике Джеймсе и его мучительной пастве стал классикой христианского искусства и лидером просмотров на приходских киновечеринках с последующим обсуждением конфликта.

Конфликт этот в произведениях МакДонахов, на мой взгляд, определяет ремарка в пьесе Мартина «Сиротливый запад»: «Над полкой висит двустволка, а над ней распятие». Двустволка (вообще любое огнестрельное оружие) и распятие — не только важные приметы ирландской истории. Шутка ли — такой контраст: врезавшийся в гены опыт ожесточенной повстанческой борьбы, открытой и подпольной, за независимость Ирландии и исторически сложившийся монашеский характер христианской Церкви на острове. В художественном плане это также и гербовые элементы творчества братьев. Это орудия насилия и казни: будь то реальное убийство с фонтанами крови или каждодневное изживание друг друга в скандалах, изменах и нелюбви. Вот только распятие Христос в итоге сделал символом победы над смертью и злом, а пушка так и останется символом ненависти. Характерный диалог из фильма Мартина МакДонаха «7 психопатов»:

Бандит: Надо было брать пушку, приятель.
Писатель: Я не верю в них.
Бандит: Ты не веришь в пушки? Это же не лепреконы какие-нибудь. Что ты несешь!

В итоге героям, а также читателям и зрителям предстоит выбирать, какому из этих двух символов отдать предпочтение: сразу ли отправиться в ад или решиться на более трудную тактику борьбы. А чтобы выбор был сделан правильно, МакДонахи наглядно, доходя до абсурда и фарса, демонстрируют дурную силу оружия и, на первый взгляд, бессилие креста.

«Пьесы надо писать скверно и нагло, — убеждал Антон Чехов. — Каждое действие я оканчиваю, как рассказы: все действие веду мирно и тихо, а в конце даю зрителю по морде». Мартина МакДонаха часто сравнивают с Чеховым: принцип «скверно и нагло» он реализовал почти в совершенстве. Недаром театр МакДонаха, наряду с некоторыми другими произведениями британских драматургов конца XX века, определяют понятием «In-yer-face theatre», «бьющий в лицо театр». С той лишь только разницей, что чеховский удар-выстрел мы слышим ближе к финалу, когда цикл повседневных мучений и невидимых кровопролитий уже пройден. В фильмах же и пьесах МакДонахов зрителей и героев бьют по морде непрестанно и наотмашь, последних убивают или грозятся убить на протяжении всего действия. Убивают всех: хороших и плохих, виновных и невинных. Лучше — невинных, ведь это отсылает к самому тяжелому моменту христианской истории, распятию. К тому же так интереснее, это здорово шокирует людей. В этом отцу Джеймсу («Голгофа» Джона Майкла) во время тайной исповеди признается некий прихожанин, некогда переживший насилие от другого священника. Собственно, он и сообщает отцу Джеймсу время его скорой смерти. В действиях возможного убийцы можно проследить идею в стиле Достоевского: слеза невинного за действия виновного. А вот в пьесах Мартина люди мучаются сами и садистски мучают других не ради какой-то идеи, а просто так, нипочему. Дочь периодически обжигает мать горячим маслом, мать трясет перед носом потенциального зятя справками о психическом нездоровье дочери. Брат отрезает уши собаке брата и оба постоянно дерутся из-за чипсов «Тейтос» и сувенирных фигурок святых. Во время ежегодной эксгумации почивших жителей деревни могильщики входят в раж и начинают уничтожать останки своих сограждан. Мало мучить живых, надо еще поиздеваться над мертвыми. «Война всех против всех» требует шоковой терапии: современный человек разболтан, поэтому в чувство его приведет только хорошая встряска и жестокий юмор. Недаром наиболее частая эмоция на лице писателя Мартина (в исполнении Колина Фаррелла в фильме «7 психопатов») — удивление, смешанное с недоумением и ужасом от увиденного.

Жестокость большинства героев доведена до такого абсурда, что трагедия Каина и Авеля здесь представлена в пугающе комической стилистике. Никакого Авеля тут и в помине нет, максимум — взбесившийся Каин, убивающий второго такого же Каина и вдобавок еще собственного отца, подвергшего критике прическу сына («Сиротливый запад»). Убийство отца, хоть и совершенное по смехотворной причине, неминуемо ведет нас к сакральному измерению темы сиротства человека в мире, а это уже выход за пределы ирландской деревни и обращение ко всем нам. Ведь на самом деле узнаваемые герои хотят любви, заботы и вкусных пирожков, но докатились до такого состояния, что не могут серьезно рассуждать на тему собственного сиротства.

Свидетелем некоторых безобразных сцен в трилогии Линейна («Королева красоты из Линейна», «Череп из Коннемара», «Сиротливый запад») становится священник Уэлш, «специалист по сиротству», как его называет один из братьев Коннор. Уэлш очень похож на отца Джеймса из «Голгофы». МакДонахи вообще мастерски встроились в относительно новую культурную традицию изображения священника в XX в., где пастор — не персонаж-самодур, но и не идеальный носитель истинного знания, а такой же реальный человек, такой же мученик, наделенный, однако, духовной зоркостью. И все же — не мучитель (см., например, «Дневник сельского священника» Р. Брессона или «Сила и слава» Г. Грина).

Они наблюдают за своей миссией и находят ее практически провалившейся: «Я – никуда не годный священник, приход у меня никуда не годный, вот и весь сказ. На приходе два убийства, и еще никто не исповедовался ни по одному из них. Что я слышу на исповеди от этих выродков – только про ставки на скачках да нечистые помыслы» , — признается священник Уэлш. Отец Джеймс Лавелль из «Голгофы» берет оружие для самообороны, напивается в баре, а затем устраивает стрельбу по бутылкам. «Чтобы запить, и одного прихожанина хватит», — вторит Коулмэн Коннор отцу Уэлшу, когда тот признался, что начал пить, возглавив местный приход. В каком-то смысле комичны и слабы и сами отец Уэлш и отец Джеймс. Но с художественно точки зрения это и есть пример «силы, совершающейся в немощи». И когда отец Джеймс узнает о грядущей смерти, он, немного поколебавшись, добровольно идет ей навстречу. Тем ироничнее в фильме звучит старинная песенка «Беги, кролик, беги!» Флэнегана и Аллена, забавно имитирующих выстрелы ружья фермера: «Bang! Bang! Bang!» От бегства отец Джеймс откажется, параллель со Христом очевидна. А вот отец Уэлш отчаивается и погибает по собственной воле: больше ничего другого для своей несчастной паствы сделать не может. И хотя эта жертва и выглядит напрасной и безумной, несколько минут братья Коннор честно пытаются провести в мире и согласии, чтобы их священник не попал в ад.

«...в самой темнейшей из душ всегда должна найтись хотя бы искра человечности», — говорит Мартин в одном интервью о своих персонажах, которые заслуживают не кары и сумасшедшего дома, а жалости и сострадания. И если такой театр и такое кино действительно бьют по лицу, то это как раз тот случай, когда надо довериться автору и подставить вторую щеку. По крайней мере, ради того, чтобы этот удар как можно реже выходил за пределы экрана или сцены и не определял нашу реальность.