03.07.2019
Дарья Косинцева
4825
просмотров
В тот год я еще пыталась жить в Москве как в столице, то есть ходить на всякие культурные мероприятия, а не только выгуливать собаку возле дома. И мы с мужем пошли на лекцию по истории русского рока. Оттуда я вынесла очень интересную предысторию группы «Ленинград». Если вкратце, то изначально советский рок вполне следовал принципу «поэт в России ― больше, чем поэт»: это был протест против несправедливости, несвободы, бессмысленности и лжи. Этот протест мог быть философским или эстетизированным (как в стихах Юрия Шевчука) либо заведомо антиэстетичным, как у сибирских панков, потому что «красивость» ― это тоже мещанство, и не до красивостей тут, когда на русском поле экспериментов душу поэта топчут грязными сапогами. В этой традиции рокер ― это мученик, идейный бунтарь, Давид, бросающий вызов Голиафу. Даже если он просто «лёд под ногами майора», он верит, что в конце концов «майор поскользнется, майор упадет». Но этой картине мире в русском роке начинает противостоять другая, напрочь сбивающая весь гуманистический пафос. Коротко она выражается фразой из песни «Ноля»: «Эх, рок-говнорок, Fender ― Stratocaster! Я и песни петь могу, И е**ться мастер!» Лирический герой этой песни задает себе единственный экзистенциальный вопрос: «Дала ― не дала?» Продолжателем именно этой линии в развитии русского рока и стало творчество Сергея Шнурова. Идейное содержание лирики «Ленинграда» сводится к тому, что «поэт в России ― бабник и алкаш». Рокер ― никакой не борец, точнее, вся его борьба редуцирована до «пусть уже давно не стоит моя шняга, но щас будет злая и матёрая соляга».
И на этом, в общем-то, всё. Этакий разудалый мачизм с девизом «Пусть будут бабы и бухло». И никаких там идеалов, ни-ни! Артемий Лебедев даже разработал для «Ленинграда» новый лого, выражающий этот месседж: буква «Л» там предстает в виде раздвинутых ног, между которыми болтается половой член.
С воплощения именно этого образа и начинается новый клип «Ленинграда» «i_$uss»: второстепенный герой клипа, раздвинув ноги, ссыт на закат. Для сюжета это совершенно бессмысленно, но зато несет важную идею: ссать я хотел на всё это ваше высокое и святое! Поэтому же героиня галлюцинирует о религии, непременно сидя на унитазе в окружении горы туалетной бумаги. Поэтому же в конце клипа надо обязательно показать, как ее сбивает фура ― да так, что кровь-кишки и по обочине размотало.
И всё… Больше ничего. Гы-гы, бабе под веществами в клубе чудится Иисус, а потом ее фура сбивает! Вот и всё «оскорбление чувств верующих».
Нет ни странноватого юмора, как в «Догме», ни морального упрека «прогнившей религии», как в песне Zeig dich с последнего альбома Rammstein. Да что там, даже советские антирелигиозные плакаты на фоне клипа «Ленинграда» выглядят душевно и человечно: в них религиозных мракобесов высмеивали, потому что боролись за просвещение народа. Там религия мешала светлому будущему ― тут она мешает только нормально в клубе затусить.
Несмотря на то что название клипа намеренно искажает имя Христа до «i_$uss», намекая на айфон, доллары и прочие свинцовые мерзости клерикализма, сам клип абсолютно не антицерковный. Никакого тебе «Господь для солидных господ», «попов на мерседесах» и «вилл патриарха». Это не протест против «зажравшейся и сросшейся с властью РПЦ», потому что клип будет неприятен верующим абсолютно всех конфессий: и католикам, и баптистам, и даже гонимым властью иеговистам. Потому что ржут именно над Иисусом, образ которого сексуализируется и помещается в низкий контекст: в ночной клуб, в окружение тусовщиц. Похожий прием я увидела, когда пошла на печально известный новосибирский «Тангейзер», но там Иисус был вот прямо в борделе посреди голых баб, и на фоне этого клип «Ленинграда» ― сущая невинность.
Почему люди любят «Ленинград»? За протест против устоев и отвязный нигилизм. Никогда не забуду, как моя подруга в окно общаги, в которой был избирательный участок, выставила колонку с песней «Выборы-выборы, кандидаты ― …». И это было весело! Но тут ― никакого протеста, а какая-то то ли Леди Гага с ее монашками в «Алехандро», то ли Мадонна с ее распятиями на концертах.
Мораль клипа читается примерно так: вера ― это просто глюки, и если вас вдруг посреди пьянки потянуло к чистому и светлому, переборите в себе это чувство, а то кончится плохо.
Солидаризироваться с этим, честно говоря, трудновато. И не только мне, верующей, но и, я уверена, многим агностикам, которые, не относя себя ни к какой религиозной традиции, все-таки чувствуют, что «что-то такое есть» и «надо быть хорошим человеком». Поэтому я с трудом представляю пьяную толпу на корпоративе, которая была бы настолько едина в своем безбожии, что весело подпевала бы: «Ты был прекра-а-а-а-асен, как Иисус!» И хотя лично мне смотреть клип было грустно и неприятно, в конце мой внутренний пиарщик облегченно выдохнул: «Ну наконец-то кто-то издевается над религией так, что защищать ее захочется не только верующим, но и сомневающимся. А то сегодня против веры ― это за добро и правду. А тут против веры ― это за секс и наркотики». Именно поэтому центральная героиня клипа ― существо невинное и светлое ― лично у меня вопреки сатирическому посылу клипа вызывает даже умиление. Хоть какой-то луч света в темном царстве! Пусть всё и закончилось плохо.
То есть настолько безобидного для христианства издевательства над религией я не видела уже давно. Воистину, я бы хотела, чтобы все оппоненты христианства были вот такими ― про секс, наркотики и рок-н-ролл: тогда всё было бы гораздо проще.
В одной статье увидела интересную мысль: что атеизм начинается с Лиссабонского землетрясения, которое стало для современников воплощением не только жестокости, но и несправедливости Бога. Атеист Вольтер задает Богу вопрос о судьбе Лиссабона, почти как библейский Иов о собственной судьбе: «Злосчастный Лиссабон преступней был ужели, чем Лондон и Париж, что в негах закоснели?» Короче, религия как минимум лжет про доброту и любовь Бога. Ну и зачем в такого Бога верить? Нужно срочно придумывать собственную мораль и добро. Но религия в клипе «Ленинграда» ― это именно что воплощение доброго и светлого, которое зачем-то врывается в пространство отвязной тусовки (создатели как будто сами себя убеждают, что добрым и светлым может быть только наркотический бред). Что ему противостоит? Да, в общем-то, ничего. Моральная пустота. Идея, что нет ничего святого, что невозможно было бы оплевать и обоссать.
Уже в середине клипа я вспомнила недавний цикл статей на «Предании» про христианство и фаллократию: цикл посвящен тому, как христианство бросает вызов культуре языческого мачизма, культуре фаллократии во имя идеи Царства Божия, где «несть ни мужеского, ни женского». Месседж Шнура прямо противоположный: долой Иисуса, вернем фаллократию! Бог умер, да здравствует новый бог ― Фаллос, вокруг которого крутятся и темы лирики и который воплотился в новом лого «Ленинграда». Хотя на самом деле бог этот вполне себе старый; Шнур играет роль веселого ницшеанского Диониса, который восклицает: да начнется оргия!
Именно поэтому я не очень верю, что питерский интеллигент Шнуров совпадает с быдланом ― лирическим героем песен «Ленинграда»: просто быть питерский интеллигентом ― это «не фаллично», а вот быдлом ― да. Перефразируя Базарова, этому условному нигилисту-быдлану «не нужен Иисус, его надо взять и сбросить с корабля современности». И в образовавшуюся пустоту срочно забрасывать баб и заливать алкоголь.
Любви нет, только «дала ― не дала». Потому что женщина ― это просто «тёлка», которую интересует только то, влезет ли она в джинсы, а искусство существует только для того, чтобы эта телка могла показать, что «на выставке ван-гога я главный экспонат!» Никакого трагического протеста против несправедливости в этом мире тоже нет и быть не может, потому что это смешно и нелепо: можно только «за рулем кабриолета включать Летова» и «подпевать Егорке». Одним словом, в философии Шнура «пластмассовый мир победил», нет любви и добра, но ― пренебречь, вальсируем!
Получается такая декамероновская атмосфера «пира во время чумы». Нет высшей цели, дорогие зрители, поэтому мы собираемся пить, трахаться, бухать, блевать и испражняться ― а в перерывах снимать хайповые клипы, чтобы заработать на продолжение банкета. И все-таки за этими питерскими сатурналиями угадывается какое-то грустное отчаяние.
Почему христиане ограничивают себя? Вовсе не потому, что «иначе злой боженька даст молнией по голове», а потому, что есть некая высшая цель, которая перевешивает плотские радости. Нужно оставаться трезвым и собранным для борьбы со злом. Святые отцы сравнивают это с самоограничением спортсменов, которые хотят победить в соревновании, но у верующих кубок повесомее: очистить в себе образ Бога от примеси животного. Если никакого «образа Бога» внутри у человека нет, то остается только «пировать во время чумы».
На «Правмире» недавно я прочитала очень интересное интервью, где философ, наш современник, говорит:
«Сегодняшний мир, сегодняшняя культура чрезвычайно страдают и деградируют без абсолютной цели, без истины, без красоты. Секулярная культура, в том числе интеллектуальная ― ужасная, тягостная и угнетающая вещь. Она мечется в пустоте, оторвана от реальности ― все то, что Ницше точно назвал нигилизмом. Ницше ― “духовный отец” нашей эпохи. Он хорошо понимал незаменимость христианства, жизненную роль богословия для культуры и цивилизации. Он понимал, что отказ от христианства ведет не к новым горизонтам свободы, он ведет в ничто. Среднего пути нет, выбор только один: Христос или ничто. И Ницше сделал свой выбор ― бесконечное падение в ужас пустоты и безумия. Постмодернистская культура ― и есть отчаянный крик падающего в бездну».
По Ницше, человек ― это канат, натянутый над бездной. По Шнурову, человек давно свалился с каната куда-то в серое утро после пьянки, но бодрится и хриплым голосом кричит: дайте деградировать спокойно, у нас тут есть свой опиум для народа!
Но если нет любви и смысла, то доза отвязной веселости нужна всё больше и больше. Если уже и на оргии нет былого огня, то будем искать огня там, где он еще есть, ― и сексуализировать образ Христа. Когда нечем согреться ― будет костер из книг. Когда еда просто так уже не лезет в горло ― будем жарить сосиски на вечном огне. Но только и танцы получаются какие-то вымученные, и эпатаж как будто замерен линеечкой (ну оскорбитесь, ну рябят, ну давайте!). Не очень верится во всё это «в человеке только животное, а больше ничего и не ищите».
Я всегда вспоминаю, что там, где был «Мальчишник» с разудалым «Секс! Секс! Как это мило! Секс! Секс! Без перерыва!», в итоге появился «Дельфин» и драматическое «Мы обязательно встретимся, слышишь меня, прости; там, куда я ухожу, весна». Я в этом смысле верю Тургеневу, который показал, что нигилистический бунт против ценностей заканчивается, если человек искренен: все равно где-то за стеной цинизма в каждом живет жажда «чистого и светлого», желание поменять пустоту похмельного утра на смысл и красоту ― даже если кому-то они будут казаться смешными, как религиозные видения рыжей девчонки из клипа «Ленинграда».