Автор: Наталья Разувакина
Источник: blog.predanie.ru
Саша – боль моя и песня лебединая, и не дай Бог кому пройти то, что я прошла с ним… Или – дай Бог, но и сил в придачу.
Сейчас ему 17. И о нем можно написать книгу. Он пугающе удивительный. Много вы видели детей, которые в два года выстаивают долгие монастырские службы по собственному желанию? Причем – с сияющими глазами и не отвлекаясь. Которые в три года просыпаются среди ночи и начинают молить Бога, чтоб не вменял маме в грех покупку алкоголя для папы. Которые в 6 лет учат Псалтирь наизусть, плачут от чужой боли, как от своей, которые говорят спокойно, как о соседе: «Мам, мне Бог сейчас сказал…».
И это не мешает читать учебники физики и математики старшей сестры, рассказывать коту – в пять лет! – строение атома и проводить вечера с паяльником над печатными платами.
Впрочем, я же об исповеди.
В 7 лет каяться Саньке было решительно не в чем. Он был действительно ангелом во плоти. Но детство его совпало с периодом моего неофитства, и каяться пришлось… Потому что без причастия мой мальчик жить не мог, а исповедь у нас – увы! – до сих пор негласно является билетом на причастие. Известный монастырский духовник посоветовал не мучить мальчика еженедельно, и мальчик мучился раз в месяц. Причем мука была двойная: он не понимал, почему теперь не может принимать в себя Христа на каждой Литургии (смотреть, как причащаются другие, просто смотреть – в этом был для него знак отверженности). И мука главная – исповедь. Накануне он расковыривал, иначе не скажешь, свою ясную, как день, душу мнимыми грехами, плакал, засыпал далеко за полночь, в слезах, на раскрытом молитвослове. Это была стихия, которую я не могла остановить. Отвлечь, переключить его было невозможно. О страшной надвигающейся исповеди он начинал думать уже за неделю. Боялся съесть лишний кусок – вдруг это грех чревоугодия. Боялся взять в руки насекомое – а вдруг гусенице будет неприятно, грех. …А потом ночь в слезах, потом пара-тройка часов в очереди в исповедальню (в монастыре так), и две минуты перед священником – руки по швам, глаза в пол… Солидный батюшка мне сказал тогда: «А где детство? Где непосредственность? Я не вижу в нем присутствия Бога!».
Пусть этот мой рассказ о Саньке будет публичной исповедью, как в апостольские времена. Я дура, правда. И отрезвил меня тогда протоиерей Димитрий Смирнов по телевизору. Он сказал о таких родителях, как я: «Идиоты! Да некоторым детям и в 10 лет каяться рано, так нет же – тащат на исповедь!».
Но было поздно, в душе моего сына поселился гигантский страх. Сначала страх перед исповедью, потом – перед Богом. Чем можно еще сильней отравить детство?
Сообразив, наконец, что к чему, я часто говорила сыну, что нам, христианам, нечего бояться в этой жизни, вообще нечего, даже смерти. Ведь Он любит нас, значит, – нужно просто быть всегда с Ним, не отрекаясь…
Но пришли жуткие Сашкины 12 лет. Гормональный взрыв у мальчиков происходит резко. У Сашки он обернулся первым психозом. «Шизофренический психоз по параноидальному типу на религиозной почве», – приблизительно так сформулировал психиатр. Страх отречения от Бога. И сотни, тысячи, миллионы ежесекундных подтверждений этого отречения. Ступить ногой на снег нельзя, ведь снежинки складываются православным крестом, а как попирать святыню… Пить воду нельзя, ведь глоток – это плевок наоборот, и точно будет в сторону храма. Нельзя завязывать шнурки на ботинках, наклоняясь, потому что вдруг у соседа за стеной языческий идол, не кланяться ж ему… Он спал только на снотворных, весь напряженный, будто железный, и бормотал во сне: «Мама, я не отрекся?..».
Так прошло несколько лет. Мы ушли из школы. Тяжелые отупляющие таблетки помогали слабо. Каждую секунду своей жизни я говорила с сыном. Каждую секунду, когда он не спал. Я не могла поесть, сходить в туалет, вымыть голову без этих разговоров об отречении. Если я шла в магазин, то на бегу говорила с сыном по телефону. Чтоб он слышал, что я не попала под машину в наказание ему за отречение. Пару раз я ловила его на подоконнике, потому что он понял, что лучше сразу попасть в уготованный самоубийцам ад, чем терпеть эту муку…
Я говорила, говорила и говорила. О любви Божией. О святых отцах. Я цитировала Антония Сурожского и Серафима Саровского, читала Евангелие… Мои младшие дети, которые были тут же, получили неплохое богословское образование.
Справедливости ради – я читала ему и Стругацких, и Булычева, и всякую фантастическую белиберду, смотрела с ним «Искусственный интеллект», «Матрицу» и фильмы про войну. Приобрели четырех котят и большую собаку… Но отвлечь не получалось.
К тому времени мы уже не ходили в монастырь, я снова надела джинсы и стряхнула, как мутное облако, неофитский туман. Но исповеди никто не отменял. Известный на всю страну православный психотерапевт сказал мне, что ребенок страдает за грехи родителей. А священники… Священники говорили разное. И не ходить в храм советовали, лучше, мол, в лес – к елочкам и белкам, и пожить как обычный мальчишка (легко сказать!). И в монастырь уехать навсегда (еще легче!).
Бог послал молоденького пастыря Алексия. Он оказался врачом по образованию. Велел Сашке есть побольше сладкого, буквально шоколадные конфеты Великим постом (необходимость при его обмене веществ!), почаще причащаться и вообще не исповедоваться. Храни Господь отца Алексия…
Страшные годы позади. У Сашки в голове тысяча идей и формул, позади школа, впереди вуз. Он снова научился смеяться, он пишет компьютерные программы и фантастический роман. У него есть девушка… Он по-прежнему ходит в храм. И даже иногда исповедуется – когда чувствует, что надо. И все это вместе – чудо Божие. О котором бы молчать, молчать… Но я рассказала вам, потому что знаю, как много еще таких упертых мам-неофиток, какой была я.
И еще потому, что в нашей Церкви до сих пор принято исповедовать детей с семи лет. И потому, что в нашем сознании по-прежнему Исповедь есть пропуск к Чаше. Впрочем, это уже тема для другого большого разговора. О лицемерии, да. К которому мы сами приучаем детей – с семи лет.
В заключение хочется процитировать «Документ об участии верных в Евхаристии», принятый нашей Церковью в феврале 2015 года:
«Первая исповедь перед причащением, согласно 18-му правилу Тимофея Александрийского, совершается по достижении возраста десяти лет, но в традиции Русской Православной Церкви первая исповедь происходит, как правило, в возрасте семи лет. При этом возраст совершения первой исповеди, а также частота совершения исповеди для ребенка в возрасте от 7 до 10 лет при ежевоскресном причащении должны определяться совместно духовником и родителями, с учетом индивидуальных особенностей в развитии ребенка и его понимания церковной жизни».
Ценно здесь то, что на официальном уровне Русская Православная Церковь признает индивидуальность наших детей. Способность к покаянию не инициируется в человеке в седьмой день рождения по щелчку…
И еще. Исповедь – это разговор с Богом. Который любит. И которого любишь. Любишь так, что не хочешь, чтоб твой грех стоял между Ним и тобой. Потому – исповедуешься…
…Перед Царскими вратами поставили большую свечу, священник вышел к детям, те выстроились с тихую очередь. Ксюха поднимает на меня ясны оченьки: – Мама, мне кажется, я и не грешила… Я не знаю, о чем говорить батюшке… – А ты ему так и скажи, как мне. Бог тебя любит…
