Психология и религия: война, которой не было?

Авторы "Меньше ада"

Автор: Ксения Грядунова

«В определенном смысле “я давно думаю о самоубийстве” ― слова, описывающие любого взрослого человека». Эта провокационная реплика А. Г. Данилина ― стыдливое оправдание неспециалиста, взявшегося взвешивать такие значительные темы, как религия и психология. Доля взросления невольно делает людей сносными аспирантами в области души и ее трагедии. И две самые значимые дороги из экзистенциального страдания, неловко соседствующие друг с другом даже печатными символами: психологические методы и вера ― осмысляются и исследуются теоретическим и опытным путем.

Условимся, однако, о терминологии. Говоря о религии, мы будем иметь в виду по большей части христианство. А под психологией подразумевать не определенный метод (к счастью, по словам Г. Кюнга, «резкие границы между разными школами сегодня в значительной мере снижаются»), а современную прикладную и фундаментальную «науку о душе», несущую на себе неизгладимый отпечаток колоссального прорыва Фрейда с его открытием бессознательного.

Клишированное и не лишенное оснований представление о соотношении этих двух явлений таково: психология подточила фундамент религии и навсегда разрушила единственно приемлемое для христианства представление о человеке как образе и подобии Бога. Так ли это?


 I

Начнем с того, что именно на этих двух стезях (и только?) человек сталкивается со встречным интересом к «последним вещам»: кто я? Чего я на самом деле хочу? Почему я страдаю? Как исцелиться? Возможно, только они занимаются поистине самым главным: болью жизни. По слову Розанова, «Боль жизни гораздо могущественнее интереса к жизни. Вот отчего религия всегда будет одолевать философию». Видимо, победителя будет все же два.

Далее: адепты и того и другого настаивают на приоритетности свободной воли в изучении тяжелейших вопросов, которые даже нас не заботят до поры вынужденного интереса, пробужденного, скажем, депрессиями или паническими атаками.

И еще: священники и психологи утверждают в унисон, что без нашего горячего желания ничего невозможно сделать. А при наличии желания предрекают изменения всей нашей жизни. То есть – нас.

Не так уж мало сходств, не правда ли?

Но отважимся не просто на параллели, а на тезис: если открытия Фрейда и основанная им психологическая наука что-то и разрушили, то отнюдь не религию (вопреки, возможно, смутному желанию самого ученого-атеиста), а наивный гуманизм 19 века.

Да, позитивизм, к началу 20 столетия готовящийся разметать в пух и прах все «иллюзии» о человеке, слабо поддерживаемые экзальтированными модернистами с их символами, сам породил нечто, способное отвоевать у него территорию неведомого. Психология, по словам Данилина, «доказала самое главное ― реальность существования внутреннего пространства». Никто не хотел более верить в архаичную «душу» и тем более «первородный грех» в ее природе. Но вот появилось современное, обоснованное «Ид». Пугающее? Да. Неконтролируемое? Да! Но разве религия не говорила то же самое на протяжении тысяч лет, не рассказывала нам ту же историю про страшное «Оно» и непознаваемую душу? Минуя перегибы фрейдистского анализа, можно сказать, что он вновь создает образ человека с «первородным грехом», с темным подвалом внутри, выплевывающим из своих недр один «подарок» за другим. «Ид», неосознаваемое, трудно контролируемое, хаотичное, присущее всем людям вне зависимости от их социальной «хорошести» ― чем вам не первородный грех, потенция ко злу? Вот что пишет в своей книге современный православный журналист Дарья Косинцева:

«Я согласна с автором. Человек ― бабуин, любит лопать яблоки с запрещенных деревьев (еду), Еву (размножение) и жаждет быть как боги (доминирование). Человеческая природа ― человеческая, слишком человеческая. Это Библии никак не противоречит, более того: в Библии постоянно доказывается, что человеческая природа испорчена. И научный материализм, вроде описанного выше, это с удовольствием иллюстрирует. Ошибались лишь наивные идеологические материалисты, которые делали революции во славу чистой естественной природы человека и лили реки крови во славу “нового вида” строителя коммунизма. Потому что естественная природа человека отнюдь не невинна ― вот она, описанная выше: жрать, доминировать, совокупляться».

Кто бы посмел сказать такое о человеке тогда, в начале 20 века, если бы не возник новый язык с научным «Ид»?

Человек не подвластен себе, он не может быть богом для себя, потому что в его многоуровневости есть сила, борющаяся за право главенствовать над гармонизирующими и гуманными устремлениями. Первородный грех как невозможность до конца доверять себе. В этом контексте можно немного иначе прочитать всем знакомый булгаковский текст:

― …спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?
― Сам человек и управляет, ― поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.
― Виноват, ― мягко отозвался неизвестный, ― для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок…»

Человек не может доверять сам себе. «Человек» ― это не звучит гордо?..

Открытие психоанализа, с одной стороны, начисто сметает гордыню, так свойственную «наполеонизму» наивного 19 века. И одновременно, с развитием своим у Юнга, Адлера, Фромма, будоражит надеждой на наличие неведомого, в котором, по-видимому, может не только зарождаться злое влечение, но и заключаться некая тайна, ключ ко многим ответам. Тот хаос, из которого, по Ницще, можно «родить танцующую звезду».

Ведь, по правде говоря, в конце 19 века в душу уже не верилось, и, хотя человек был вполне благонадежным, но одновременно немного душевно кастрированным. Юнг в своей статье «К вопросу о подсознании» горько усмехается, говоря уже о своих современниках:

«Наши теперешние жизни подчинены богу, имя которому интеллект. Он же наша величайшая и печальнейшая иллюзия».
«Позиция современного человека иногда напоминает мне психически нездорового пациента, лечившегося в моей клинике, тоже врача по специальности. Как-то утром я спросил его, как он себя чувствует. Он отвечал, что провел замечательную ночь, дезинфицируя небеса хлоридом ртути».


 II

Итак, боль ― предмет психологии и религии. «Почему болит?» ― «Потому что вирус есть в тебе изначально», ― отвечает и христианство, и психология. Где болит? Как лечить? Источник боли психология находит в двух связанных вещах: оторванности сознания от подсознания (непризнании определенных чувств или эмоций) и болезненной сконцентрированности на себе, «невротической гордости», связанной с выстраиванием защит от бессознательного. Вот лишь фрагменты работ знаменитой ученицы Фрейда К. Хорни на эту тему: «Наш страх перед другими, вообще говоря, зависит как от их власти причинить нам боль, так и от нашей беспомощности. И оба этих фактора поддерживает гордыня»; «…потребность невротика гордиться собой столь настоятельна, что он не может вынести мысли о себе как о существе, находящемся в тисках потребностей, поэтому он использует свое воображение, чтобы превратить эти потребности в добродетели, трансформировать их в качества, которыми можно гордиться», «Наличное я становится жертвой возгордившегося идеального». Христианство нетолерантно и оценочно называло эту проблему «пороком гордыни». И предлагало решения, в частности покаяние и дела любви. Но порок или невротическая защита, а первая задача человека ― увидеть это.

Как? Сам процесс понимания того, о чем говорит Хорни, ― весьма непростая задача для исповедующегося христианина так же, как и для лечащегося атеиста. Психотерапия не делает выводов, но становится нейтральным инструментом вытаскивания правды, «повивальной бабкой». Оценивание плода ― дело пациента и его взглядов на мир. Психология лишь утверждает: пойми себя и из страха не отрицай того, что понял. Стоит сказать, что современная поп-психология, накручивая себе аудиторию, интерпретирует все немного иначе: пойми свою темноту, согласись и живи в ней. Не будем сейчас расставлять моральные галочки, но одно ясно: если мы хотим истинной, а не псевдонауки, она должна воевать не за темное против «иллюзорного белого» (некая «позитивная дискриминация»), а быть поистине абсолютно бесстрастной. «Я помогу тебе вытащить это и то, а дальше ― твое дело», ― звучит очень по-дилетански, но на самом деле признание границ компетентности ― признак по-настоящему научного подхода. Ф. Василюк, православный психолог, в своей статье «Исповедь и психотерапия» фиксирует интереснейший процесс вытаскивания правды из подсознания. Несмотря на объемность фрагмента приведем его весь:

«Вообразим такой внутренний сократический диалог с сами собой: ― Ты был раздражен? Но подумай, какова была причина, почему ты так раздраженно разговаривал сегодня со своим подчиненным? ― Потому что он ленив и не выполнил распоряжения. ― Но что именно тебя в этом особенно задело? ― Пожалуй, то, что это мое распоряжение, и он тем самым проявил неуважение ко мне. – Ты убежден, что на неуважение ты обязан реагировать раздражением? ― Нет, конечно, не обязан. ― Но если ты сам свободно такого решения раздражаться не принимал, то чтó есть в тебе, что заставило тебя проявить раздражение в ответ на неуважение? ― Ну, видимо, ожидание, что все меня будут уважать, а уж особенно подчиненные. ― То есть в твоей душе есть убеждение, что ты безусловно заслуживаешь уважения и все обязаны тебе его выказывать? ― Логически выходит так, но я не согласен с таким убеждением, оно мне неприятно. ― Чем же? ― Это не я! Это какой-то толстый, надутый от важности отвратительный властолюбец!
Здесь уже внутренний Сократ может отступить, а мы взглянем на результаты этого диалога. Я думал, что мне нужно каяться в раздражении, а оказалось, дело во властолюбии и тщеславии. Я начинал с формального осуждения раздражительности, но, по сути, считал ее оправданной, нормальной реакцией на этих нерадивых подчиненных. И в этом покаянии виделось даже нечто благородное: вот хоть и справедливо я на них разозлился, а тем не менее каюсь в этом. А оказалось, что нет никакой справедливости и естественности, потому что не интересы дела меня взволновали и не забота о ком-то, а лишь задетое тщеславие».

Важность психологического подхода в духовной жизни для минования реально существующих ментальных защит трудно переоценить. Это инструмент, который можно оттачивать и которым в совершенстве владеют психологи и психоаналитики. Восстановить связь с подсознанием значит не просто увидеть нечто, это одновременно (обычно) признать существование не очень приятного элемента себя. А признав, перестать выстаивать километровые стены, сохраняющие от правды, которая не льется из хорошо задраенного люка Ид, но угрожает силой реальности, день ото дня давящей на задраенный люк равнодушно распределенным по всему нашему существованию весом внешнего мира. Защиты снимаются добровольно, давление уходит, постоянные мысли о том, чтобы не быть пойманным в правде, и страх перед этим исчезает, а болезненная сконцентрированность на себе (которая, к слову, может выражаться в психастенической позе «жизни для других») тает.

Вся духовная жизнь, та ее часть, что не касается таинств и благодати, во многом, по сути, укладывается в рамки психологической работы узнавания реального «я».

Признать нечто отвергаемое ― величайший труд. Для него в психологии содержится множество инструментов. Конечно, для верующего не исключается вмешательство Бога и просветление Им помраченного сознания без всяких техник, а просто силой благодати. Но большей части из нас все же приходится изрядно попотеть, прежде чем просто понять, кто мы, и пригласить Его.


 III

Психология предлагает инструменты для разреза. Но есть ли у нее реальные средства лечения? Это вопрос сложный. Но однозначно можно утверждать, что в христианстве существует решение задач, которые, конечно, еще не могли быть сформулированы психоанализом в то время, когда ответы были уже даны.

Обратимся к одной, может быть, несовершенной, но достаточно резонирующей с другими концепциями, теории Эллиса о триаде иррациональных установок (верований), которые отравляют человеку жизнь и являются причиной многочисленных неврозов, и посмотрим на самые короткие ответы христианства, которые при желании даже неподготовленный, но более-менее знакомый с Библией читатель развернет в трактат с еще парой десятков цитат:

1) Иррациональная установка: Требование к себе: я лучший. Поэтому я должен добиться успеха, иначе я сойду с ума.

Ответ: Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою (Евангелие от Марка 10:43).

2) Иррациональная установка: Требования к другим: все окружающие должны меня любить, относиться ко мне с вниманием и по-доброму, иначе я сойду с ума.

Ответ: «А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (От Матфея 5:44).

3) Иррациональная установка: Требования к миру: все мои желания должны исполняться сами собой, без каких-либо усилий. Я должен получить то, чего хочу и когда хочу, и не должен получать того, чего я не хочу. Это ужасно, когда я не получаю желаемого, я просто с ума схожу.

Ответ: «Ищите же прежде Царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам» (От Матфея 6:33).

Чтобы признать установки, нужно мужество и очень часто ― прожектор психологической методики. Что делать потом? Психология имеет свои техники, но суть терапии все же часто сводится к моменту узнавания, признания, и сам этот процесс, разумеется, обладает целительным эффектом. Достаточным ли? Ответы же христианства мы уже видели. Атеист скажет, что это ― форма избегания, а католик Кюнг провозглашает в этом гениальный христианский прорыв за рамки альтернатив. Но любому нетрудно заметить, что все ответы христианства ― это решения, то есть позиция активная. Так, может, психотерапия ― скальпель доктора, вера ― руки его, знающего науку врачевания?


 IV

Но как быть с тем, что психология унижает человека детерминированностью? Правда, достаточно прожить хотя бы немного взрослой жизни, чтобы убедиться в постоянной необходимости эту детерминированность преодолевать, то есть на нее прежде всего наталкиваться. Можно ли ею пренебрегать без ущерба для реальности? Что в человеке не детерминировано, кроме духа, на изучение которого наука и не претендует? Да, детерминированность порой становилась культом, и смех над иллюзиями наивной веры в человеческую независимость превращался порой в сатанинский смех над идеей свободы. Но если Фрейд продолжал искать ответы, если психология до сих пор лечит людей, а ученые изобретают новые методы, значит, есть ради чего? Если детерминированность можно понять, значит, есть то недетерминированное начало, которое в состоянии это сделать? Сам Фрейд в конце жизни с удивлением признается в письме к другу:

«Когда я спрашиваю себя, почему я всегда стремился быть честным, бережно и по возможности доброжелательно относиться к другим и почему я не отказался от этого, когда заметил, что людям это вредит, что они становятся жертвами, поскольку другие поступают с ними жестоко, нечестно, я не нахожу ответа».

Десятки лет честного труда и исследований психологов были направлены на то, чтобы помочь человеку. Ради чего? Видимо, есть в нем что-то, способное справиться с бунтующим Ид и контролирующими Я и Сверх-Я, и то, ради чего это стоит делать? Любой честный психолог, как и Фрейд, признает в этом тайну, христианин произнесет имя этой тайны ― Дух Божий в человеке.

Г. Кюнг в своей книге «Христианский вызов» пишет: «Истина других религий должна найти место и даже быть подчеркнута в христианстве». То же можно сказать о психологии, правда которой вбирается христианством. Стоит признать, что плоды последовательного развития этой сравнительно молодой науки, преодолевшей в своем росте кризисы молодого бунтарства, во многом, скорее, подтверждают христианский взгляд на человека, и, вероятно, когда-то она сможет стать на путь синергии с религией. Конечно, если только психология не станет мировоззрением и подменой веры в Бога, реализуя антиутопию Хаксли, перестав быть наукой и потеряв свою миссию, которую, по словам Кюнга, она может с величайшей пользой для человечества осуществить: «Все больше богословов и пастырей открывают в психоанализе большой потенциал здоровой критики церкви и богословия. Они признают за психоанализом не только одну из лучших вспомогательных наук, которая может служить церкви, но и самостоятельную критическую инстанцию, перед которой богословие должно держать отчет в степени реалистичности своих высказываний и которая может помочь вере стать менее инфантильной и более зрелой. (…) Так христианская вера и психоанализ могут стать партнерами в одном деле общечеловеческого значения».

«Господь наш Форд ― или Фрейд, как он по неисповедимой некой причине именовал себя, трактуя о психологических проблемах…» ― Никакого толкования сновидений не понадобилось бы Зигмунду Фрейду, чтобы назвать это самым бессмысленным и жутким своим кошмаром. И если бы он не был воспитан в иудейской семье, он, вероятнее всего, перекрестился бы, чтобы больше не снились ему такие нелепые сны.