О ЛИТЕРАТУРЕ КАК О ПУТИ СЛУЖЕНИЯ ГОСПОДУ

Портал ПМД74

Беседа с филологом Артемом Перликом, постоянным автором портала "ПМД74", о вечных целях литературы и о ее миссионерском измерении, о том, как литература конструирует мировоззрение молодежи, а также о месте фантастики и сказки в жизни современных читателей.
 
— В свое время Гоголь обозначил основную цель литературы как приведение человека ко Евангелию. Какие авторы могут привести молодого человека ко Христу сегодня? Как этот процесс происходил в Вашей жизни?
 
— Сергей Аверинцев как-то определил самую большую проблему современной цивилизации как «герметичность», то есть — закрытость от подлинности, сути и смысла. И если в средние века Европа была открыта Духу, то теперь повсеместное отгораживание от настоящести, когда умникам кажется неудобным и говорить о высоте. И здесь поэзия, как христианство, как любовь в подлинном духовном смысле, становится тем окном, через которое современный человек мог бы увидеть небо. Но беда человека в том, что небо можно увидеть лишь тогда, когда мы хоть в чем-то существуем не для себя. Ибо мера Господня присутствия в нас есть мера нашей жизни для других. Именно нас для других, а не нас для собственного имиджа и своей конторы.
 
В 70-х годах известнейший византолог и исследователь христианских культур Сергей Аверинцев начал вести в атеистическом СССР цикл лекций посвященный библейскому взгляду на мир. Лекции были строго научные, а потому университетское начальство проглядело их. Спецкурс просуществовал три года, пока его не закрыли с формулировкой «религиозная пропаганда». За это время лекции посетило несколько сотен людей (в основном — интеллигенции), среди которых были такие звездочки мировой культуры, как Наталья Трауберг или Ольга Седакова.
 
Сергей Аверинцев не проповедовал в открытую, но он раскрывал перед студентами красоту христианской мысли, коснувшись которой невозможно было остаться равнодушным. Потому многие слушатели Аверинцева после этих встреч приходили в храм.
 
Ольга Седакова, вспоминая об этом времени, говорит, что они ходили послушать великого ученого не только ради того, чтоб услышать о Плутархе, Горации или Романе Сладкопевце. Они ходили ради чего-то большего. И этим большим было прикосновение к Богу, которое Аверинцев передавал студентам, вдохновляя их искать высоты и неба.
 
И в этом прикосновении к небу суть всего подлинного на земле — и творчества, и науки, и преподавания, и самой веры. Как говорил святитель Николай Сербский: Господь поручил всему настоящему в мире вести сердца людей к высоте. Да и в саму веру и истину Господь хочет ввести нас не потому, что без этого мы Ему противны — нет, Он нас любит всегда. Но Он хочет даровать нам подлинное, невероятное счастье, и Сам будучи столько раз отвергаемым на земле, точно знает — счастье, это когда мы чувствуем, что любимы в полную меру возможного, как умеет любить лишь Христос и те, кто по настоящему идут за Ним. И даже для ангелов и архангелов нет в этом мире большего, ведь любовь — и есть торжество Православия — когда люди и ангелы отзываются ей во всем…
  
— В чем для Вас выражается притягательность слова о Боге Честертона? Есть ли у него литературные и философские последователи (православные и близкие по духу нашей вере)?
  
— Одна мудрая христианка сказала, что объяснить другим, что бытие есть ликование — невозможно. Ты либо это чувствуешь, либо нет. Честертон был из тех, кто знал, что радуются всему только те, для кого все существующее — это подарок. После объяснения в любви с Френсис и ее согласия в ответ на его предложение Честертон пишет ей: «Чувство собственной ничтожности захлестывает меня, я пляшу и пою».
 
И эти невероятные слова — есть красота смирения, когда ты знаешь, что значим Господу, а потому счастлив ощущать все другое лучшим себя.
 
Придя в журналистику, он сразу стал знаменит, создавая собственные правила, чтобы выразить ощущаемую им красоту мира Господня. Он писал Френсис: ««Я и впрямь думаю, что совершу переворот в журналистике, введя в газетные статьи поэтическую прозу».
 
Он знал, что христианство существует не для того, чтобы его запереть в себе, но чтобы им поделиться со всеми, подобно как река поит всех, даже если кто-то захочет плюнуть в ее воды.
 
Святоотеческое сознание — это величайшая милость Божия, ведь оно позволяет видеть мир в лучах промысла и ликования. Наиболее распространенный путь к нему — это открывать свои мысли и сердце святому наставнику и слушать его советы. Но даже и из таких слушающих людей это восприятие мира приходит лишь к тем, кто смиренен, а это выражается в благодарности Богу за всё.
 
Показателен тут пример Честертона, который и без страданий, и без ученичества у великих, за одну смиренную благодарность наследовал мудрость праведных.
 
Здесь нужно сказать, что Бог возносит смиренных потому, что они легки и их не придавливает к земле гордость, тяжеловесное фарисейство и формализм.
 
Люди всегда чувствуют настоящесть Духа, но она действует двояко — радует добрых и вызывает гнев у всех людей формы.
 
Разве это не чудо — что ты знаешь, что в Божьем мире и с тобой все будет хорошо, а каким именно образом это случится — не знаешь. Но Господь вправе делать добрым сюрпризы, которые превращают нашу жизнь то в ожидание праздника, то в праздник, и всегда — в Его сказку…
 
Если же говорить о литературных последователях Честертона… Думаю, что это было бы очень сложно, ведь Честертон, прежде всего, классик, человек полного словесного дара. А в нашем мире после смерти Иосифа Бродского осталось всего три живых классика: Дерек Уолкотт, Урсула Ле Гуин и Олеся Николаева.
 
Классик — это сочетание великой души с великим талантом. «Божественную комедию», стихи Петрарки или Лермонтова нельзя написать не понимая, что поэзия, и вообще творчество — есть одна из важных форм служения Богу, явление творческой грани образа Божьего в человеке, зримое явление благодати в произведении. Современные авторы, как правило, не ставят перед собой таких высоких целей. Они хотят самовыразиться, а чаще самоутвердиться, заработать денег, наконец. Для классика немыслимо писать ради таких малых целей. Он пишет потому что ощущает — через него в мир может прийти красота. Сама благодатность бытия и пронизанность мира Богом понуждают его писать и умножать красоту. Потому его строки позволяют читателю прикоснуться к раю. Пережить опыт царства. Этот опыт никогда не может передать писатель обычный, творящий ради какой то малой цели, денег или даже цели педагогической — когда он хочет написать что-то благочестиво, а выходит скучно. Честертон, напротив, не морализаторствует, он удивляется, радуется и благодарит, он ликует о Христианстве и о Боге. Как же возможно ему подражать, если, даже не считая такой полноты дара, мало кто из христиан имеет такую полноту ликования… Нужно полностью отказаться от мысли поудобнее устроиться в этом мире, нужно пережить смирение как радость быть последним и при этом умножать красоту, воспринимая бытие как дар, чтобы хотя бы понять, куда и в какую сторону нас зовет Честертон.
 
Господь не хочет от нас непережитых истин, даже если они кажутся нам правильными. Он всегда старается, чтобы каждый из нас расцвел в Его замысле о нас неповторимым образом. Потому святые наставники не старались сделать учеников похожими на них, но хотели, чтобы в каждом раскрылась его собственная неповторимость.

Так, о старце Сергии Шевиче Жан Клод Ларше вспоминает, что тот учил учеников быть свободными и совершать добро только по любви. А любовь и свобода уже должны были подсказать тем слова и дела. Те же, кто хотел от старца формализма и правила, не выдерживали и уходили.
 
Потому единственный путь подражания Честертону — это обретать собственную неповторимость, расцветать в Духе так, как мы задуманы Богом. Тогда и мы в русле наших талантов и способностей будем так же умножать вокруг себя красоту, как это делали Честертон и ему подобные люди.
 
— Почему для Вас как для воцерковленного человека так важна красота мысли неправославных писателей?
 
— Марина Цветаева говорила, что поэт издалека заводит речь. Потому и я, чтоб ответить на этот вопрос, начну издалека, с богословия. Для многих современников богословие решает какие-то далекие от их жизни проблемы, но, стоит только человеку начать задавать вопросы о сути и смысле, и ему не обойтись без глубины святоотеческого восприятия мира. И о такой важной части нашей жизни, как реализация творческой грани образа Божьего в человеке, отцы тоже говорили.
 
Вопрос о нецерковных писателях и оценке их наследия встал перед отцами уже во втором веке, и наметились две противоположные точки зрения. Так, Тертуллиан считал, что культура и вера несовместимы, противопоставляя одно другому. Но Церковь не пошла по его мысленному пути. Отношение Христианства к красоте, рожденной вне Церкви, выразил святой Иустин Философ. И для понимания этого отношения нужно обратиться к его наследию.
 
Люди нередко задают вопрос — как относиться к красоте, рожденной вне Православия? Как быть с бессмертными стихами Шекспира, философией Аристотеля, картинами Фра Беато Анжелино, музыкой Моцарта? Как вообще относиться к красоте, рожденной вне Церкви? Святой Иустин обратил внимание православных людей, на то, что каждый человек является носителем образа Божьего. И каждый может жить по совести, даже если он язычник. Когда же жизнь по совести соединяется с талантом, то язычник может сказать нечто такое, что будет по духу и мысли православно, будет принадлежать Православию, хотя и не было еще выражено такими красивыми словами. Он вводит общий принцип, по которому «все, что добро — все наше». Сравните это с позднейшим утверждением Эрразма Роттердамского: «Где бы ты не встретил истину — считай ее христианской». Святые отцы последующих веков поддержали мысль Философа. Именно он, а не чуравшийся языческой культуры Тертулиан, стал выразителем отношения церкви к языческой мысли и вообще мысли, рожденной вне Православной Церкви. Отцы даже считали, что Господь даровал язычникам философов, так, как Он даровал евреям пророков. Чтобы вести душу к высоте.
 
 Помните стихи Николая Гумилева:
 
И будут как встарь, поэты,
Вести сердца к высоте
Как ангел водит кометы
К неведомой им мете.
 
Красота, подлинность, не могут прийти в этот мир без благодатной помощи Господней. Автор-язычник не знает, кто помогает ему, но от этого его труд не становится менее прекрасным. Искусство вообще способно будить душу к перемене и помогает ей желать высшего.
Поэтому, например, один Донбасский епископ привез больному монаху в палату сказку Клайва Льюиса «Хроники Нарнии». И монах по прочтении сказал, что после этой сказки он стал лучше понимать Христа. «Ты стал больше, Аслан», — сказала Люси. — «Нет, это ты выросла. А когда ты будешь расти, то увидишь, что и я становлюсь больше».

Искусство и помогает душе расти и желать того Царства, ради света которого душа и открывает любимую книгу.
 
— Мы заговорили о духовном росте. Хотелось бы в этой связи спросить: каким образом православная молодежь находит свое призвание? Как мы можем научить наших ближних понятию служения? Как рассказать современникам о смысле жизни?
 
— Это весьма обширный вопрос, ведь христианство создает не одну культуру, а много культур. И жизнь, и культура христианских кельтов древней Ирландии отличалась от христианства даже соседней Галлии. Обе эти культуры отличались от римской, византийской или сирийской. Соответственно и пути людей различались во многом, ведь это только современные люди думают, что весь мир был всегда похож идеалами, устремлениями и образом жизни на США XX-ого века, где образцами для подражания стали богачи и их усредненный образ жизни. Каждая эпоха знала свои трудности, да и люди Церкви в разных странах сталкивались с разными проблемами. Так, если христиане древней Ирландии страдали от викингов (в ектиньях тогда было даже прошение «и избави нас от ярости норманнов»), то верные в Константинополе страдали от непомерной бюрократии, формализма и фарисейства, что привело, допустим, к изгнанию Симеона Нового Богослова. Этот прецедент был бы не возможен в той же средневековой Ирландии или Сирии.
 
То же касается и современности — Церковь в каждой стране сталкивается именно со своими трудностями, сформированными предыдущей историей. Для христиан Латинской Америки например характерна веселость и радование жизни, но часто и крайняя бедность и столкновение с современными неоязыческими культами. В Западной Европе сильна сплоченность людей, но есть у них и тяга к телесному комфорту. Англичанам трудно переменить всю жизнь как того требует Евангелие, у греков также есть не только полезная для христиан семейственность, но и национализм. Ряд проблем характерен и для людей Церкви в современной России. Например, почти полное невнимание к драгоценности культуры и образования или подозрение к радости.
 
Но если сказать о том общем, что характерно для нашедших свое призвание — так это то, что для них, живших в разных эпохах и культурах, христианство означало всецело жить для других и для Бога, и в этом находить всю полноту радости.
 
Такое христианство характеризовалось правильностью взгляда, отсутствием перекосов, святоотеческим осмыслением бытия, когда мир виделся в свете Его любви и промысла. И парадоксальным образом, чем больше такие люди жили для других, тем счастливее были сами и их счастьем было ощущать Бога и каждодневно умножать свет в себе и вовне.
 
— В православной среде бытует мнение о том, что популярную среди молодежи во все времена фантастику читать не стоит, поскольку абсолютное большинство фантастов не оставляет в ней места для Бога. Что Вы можете сказать по этому поводу?
  
— Когда-то я услышал такую мысль: думающие люди в СССР пережили гнет и ужас того времени благодаря трем вещам: туризму, бардовской песне и научной фантастике. Впрочем, тогда под фантастикой подразумевалась классика этого жанра: Брэдбери, Шекли, Азимов. Падение железного занавеса познакомило нас и с теми классиками, которые были запрещены. Например, Урсулой Ле Гуин или Полом Андерсоном.
 
Отличие всей этой фантастики было в том, что она создавалась авторами по зову сердца. Боюсь, что среди современных фантастов нам будет трудно найти авторов, пишущих не ради денег. А как известно, ради денег нельзя сделать ничего подлинного и великого.
 
Что же касается фантастики и Бога… В настоящей книге Бог присутствует даже в умолчаниях и даже помимо ведома автора. Как в «Платоновских диалогах», которые так ценили древние Отцы Церкви. Но ведь он же не знает о Боге — как и многие фантасты. В этом-то и состоит подлинный дар писателя, что в момент творческого акта происходит сотворчество души и Бога, и в мир приходит новая красота, в которой звучит Господь, даже если автор — язычник, но настоящий писатель. Потому, читая тех же древних Сей-Сёнагон, Кенко Хоси, Чжуан Цзы или Ду Фу мы поражаемся мудрости многих их строк, стоящих рядом со святоотеческими по своим смыслам. В этом и состоит дар, что настоящий автор слышит Бога и Божье, даже если и не умеет назвать по имени то, что слышит.
 
Что же до опасающихся, то они всегда могут применить к книге принцип Василия Великого, который советует быть мудрой пчелой и собирать из любой книги мед, а не яд. Яд в данном случае — это все то, где автора подвел слух к божественному измерению бытия. Но было бы странно отвергать столько глубоких и хороших книг только потому, что в каждой мы встретим что-то неверное. Роберт Фрост говорил, что, если мы будем отвергать друзей за какой-нибудь грех, нам не с кем будет дружить. То же относится к книгам. Отцы умели видеть и в книгах и в людях то, что там неискажено и красиво. Они радовались всякой созвучной истинной мысли, пусть ее выразил и язычник. Это тот случай, по которому святой Феофан Затворник сказал об одном писателе: «Заморский купец, а хороший товар привозит».
 
Было бы хорошо, если бы люди смогли понять эту радость Святых Отцов обо всем настоящем, а также их способность покрывать милостью неизбежные для всех ошибки.
 
— Вы широко известны как сказочник. Скажите, пожалуйста, как взрослому человеку возможно прожить сказку, перенести ее на бумагу?
 
— Было бы ошибкой думать, что автор выбирает, что ему написать. Так Иван Бунин говорил, что писатель носит в себе музыку будущей вещи, и эта музыка потом обрастает словами. Человек знакомый с паламитским богословием добавит, что дар писателя — слышать бытие до сути, до духовных законов, по которым Бог его совершает, до благодати. И на это вслушивание уже нанизываются слова.
 
Вся жизнь и вся сказка мира заключены в литургии. Она — двери в восприятие всего с благодарностью, а благодаря мы ощущаем все живой сказкой.
 
Сказка есть еще и ощущение благого промысла, когда ты знаешь, что, пусть и сквозь испытания, но путь добрых приводит их в счастливый конец.
 
Сказка и литургия открывают мир как красоту промысла, ведущего всех добрых к добру.
 
Сказка — это чувство благодатности мира, его постоянной хорошести. Надежда на счастливый конец для добрых есть настоящее доверие Богу.
 
Такое восприятие мира, чувство Бога с доверием Ему, -это умение жить в раю еще на земле. И Христос открывает людям путь в такое мировосприятие – и это постоянное участие в литургии, и жизнь для других. Каждое наше доброе дело открывает нам эту жизнь как счастье. Святой Иустин Сербский говорит, что «по своей божественной, логосной сути, жизнь есть рай». И он же пишет, что «насколько Евангелие вносится в жизнь настолько жизнь становится раем». Сказка же приоткрывает для нас такое мироощущение самой звучащей в сказке благодатью. А прикосновение к благодати дает нам пережить то, что Бог есть любовь, а любовь не желает зла любимому. Мы начинаем доверять Христу и благодарить Его за все, что с нами бывает. Мы вдруг понимаем, что скорбь есть всего лишь самый короткий путь к свету и благодарим и за скорбь. А это и есть сказка, которая совершается с нами на самом деле. Весь мир — есть ожившая сказка для благодарного человека.
 
— Как молодым родителям можно привить в своем доме культуру семейного чтения?
 
— Так же, как привить культуру молитвы. То есть так же сложно, как построить заново огромное, прекрасное здание.
 
Одна моя знакомая, исследователь мировой литературы и культуролог не мыслит свой день без чтения. Но ее домашние видя такой прекрасный пример даже и не думают браться за книги. Ведь книги нужны тем, кому драгоценна богопроникнутая красота настоящих людских дел. Сам Господь хочет, чтобы людям это было важно, но пока человек считает, что из звезд и книг каши не сваришь, ему не нужна культура и высота.
 
— Многие представители молодежи любят Толкиена. Как сказать им о христианских смыслах его творчества? В чем, прежде всего, они выражаются?
 
— Приведу один пример. Обычно люди, читающие сказку Толкиена, меньше всего внимания обращают на хоббита Фродо, а многие и не понимают его. Но, тем не менее, Фродо — это подлинный герой, хотя он и не поднимает меча. Ведь герой- это тот, кто готов отдать свое счастье за радость других, даже если большинство этих других и не оценит такого подарка. По возвращении в Хоббитанию народ чествует всех хоббитов участников похода, кроме Фродо. Он остается в тени, потому, что людям вообще очень трудно понять евангельский подвиг самоотречения.
 
 Подобно как христианский писатель Чарльз Уильямс во время Второй Мировой войны молился, чтобы Господь забрал его, но подарил людям конец войны. И он вправду умер 15 мая 1945 года, через несколько дней после капитуляции Германии. В мире он знаменит книгами. А подвиг его молитвы в полной мере может оценить только Бог.
 
Наталья Трауберг говорила, что блаженны те, кто назван таковыми в Евангелии, а не сильные, бойкие, пробивные и ушлые. И идти к радости всех любимых евангельским путем, не силой, а добротой, – это и есть подвиг подвиг, но лишь небо здесь может понять, чего стоило самым лучшим вот так, не для себя и не для своего жить на земле.
 
— Обращение к любимым литераторам сегодня заменяет многим светским людям обращение верующих к священникам и старцам за мудростью житейской. Также они откладывают в сторону и Святое Писание, живя лишь только сегодняшним моментом и модным искусством. Как людям восстановить в себе желание послушания и желание обретения неких моральных и религиозных авторитетов?
 
— Об этом можно много говорить, но я скажу коротко — нужно самому быть настоящим.
 
Сергей Аверинцев, например, пишет свою главу о Честертоне еще в советское время, и потому в этой работе напрямую о религии сказано мало. Но, вместе с тем, вся эта глава открывает красоту христианского взгляда на мир как повода к нескончаемой благодарности за все — ведь всего могло и не быть. Но оно есть для того, чтобы мы радовались ему как подарку — всему — от поэмы до игрушек в детской комнате.
 
И читая эту работу Аверинцева еще раз понимаешь, что подлинная проповедь — это раскрыть мир как несомненость христианской его красоты, проницающей все вокруг. И тогда произойдет то, о чем писал святой Паисий Афонский, — что мы можем посмотреть даже на свинью во дворе, и сквозь нее увидеть Господа, Который привел в нашу жизнь и эту свинью, чтобы еще раз увидели, что Его подаркам никогда не будет конца!
 
Записал Кирилл Белоусов
 
Источник