Православная народная сказка

Валентина Калачёва

— Ведь как до революции жили-то замечательно! Православная держава была во главе со святым царем! Все были крещены, обязательно исповедовались, причащались! — восклицает солидная дама, с которой мы столкнулись на конференции «Революция 1917 года и церковь. Уроки истории». — «Закон Божий» в каждой школе для обязательного изучения — всеми поголовно. И никто голосований не устраивал, типа: кто за, кто против? Не либеральничали, в демократию не играли. А у нас что? «Основы православной культуры» ввести не можем! Собрания, совещания, выборы-перевыборы. Часовню на площади Кирова построить спокойно не дают! В прежние времена эти антиклерикалы камни бы туда самолично таскали под наше ободряющее пение «Разумейте, языцы, и покоряйтеся!». Хоть назад колесо истории крути!

В общем-то, ничего удивительного мы здесь не услышали. Очередной миф о Святой Руси: мол, жили наши прадеды — не тужили, крестились-молились, ликами сияли, а потом налетела орда злых большевиков, и пришел конец тотальной святости. Церкви позакрывали да повзрывали, над святынями надругались, всё отобрали, сломали, в землю зарыли, всех пересажали да поубивали. И вот теперь после 70 лет пленения вавилонского мы пытаемся вернуться назад в приро… нет, не в природу, а в ту самую Святую Русь с таким царем, чтоб не стыдно было на иконе презентовать. Ну а враги нам, понятно, мешают, не то мы бы… Успевали бы, короче, только нимбы в чистку сдавать. Возникает вопрос: какова цена нашей религиозности, если шестая часть оправославленной суши меньше, чем за год, ставится на колени — и уже не перед иконой, а перед красным флагом? Причем сравнительно небольшим числом большевиков.

Я не историк, и тема революции от меня далека. Рецепт щей для семьи как-то ближе. Я ведь дочь Евы, которую, как бы выразились сегодня, гендерный шовинист апостол Павел призывал помалкивать.

И был прав, потому что кладка научных кирпичей и детальный анализ всякой археологической былинки — не женские виды спорта. Поэтому сошлюсь на интуицию.

2015 год мы с дочерью провели вместе со «Светильником Церкви Христовой» — праведным Иоанном Кронштадтским, величайшим святым начала XX века, почившим незадолго до революционных событий 1917 года, коими мы спустя столетие ужасаемся. Каждый день мы читали какой-нибудь отрывок из его жития и не переставали удивляться его горячей любви ко Господу, народу Божию, молитве, службе. И прозорливец, и чудотворец, и молитвенник, и… был ли дар Святого Духа, который святой Иоанн Кронштадтский не стяжал? Вся Империя шла в Андреевский собор со своими скорбями да болезнями — бессчетными, как песок морской. И для каждого у всероссийского батюшки находилось слово утешения, назидание, внимательный взгляд, ободрение, увещевание.

И вот однажды мы дошли до такого рассказа: «Как-то раз произошел один вопиющий случай. Во время службы на амвон поднялся некий студент и прикурил от лампады на иконостасе. Отец Иоанн в это время уже вышел с Чашей для причащения. Он в недоумении посмотрел на молодого человека и с гневом спросил: "Что ты делаешь?" В ответ молодой человек подошел к отцу Иоанну и резко, наотмашь ударил его по лицу рукой. От удара отец Иоанн сильно качнулся. Евхаристические Дары расплескались из Чаши на пол, и потом пришлось вынимать несколько плит из амвона, чтобы утопить их в Балтийском море». И вышел тот студент из многотысячного собора так же спокойно, как и зашёл туда. Никто его и пальцем не тронул. Православный народ стерпел оскорбление и Тела и Крови Христовой, и Божией Матери, и Церкви Божией, и обожаемого «родненького» пастыря. В этот момент мне стало понятно, почему в Российской Империи, в наследнице Святой Руси, произошла революция. Бог умер. В сердцах тысяч крещённых людей вместо Него поселился многоименный фетиш — традиция, привычка, статус, символ, религиозный институт, память предков… В общем, имя им — легион.

Тысячи тысяч исповедовали Православие как «некую государственную добродетель, нужную лишь в меру государственной потребности в благочестивых людях», которая, к тому же, помогала устроиться в жизни. «Люди раз в год исповедовались, потому что так полагалось, венчались в церкви, крестили своих детей, отпевали покойников, отстаивали молебны в царские дни, в случаях особого благочестия служили акафисты — но Церковь была сама по себе: туда шли, когда это полагалось». Я тут цитирую дискуссионную работу монахини Марии (Скобцовой) «Типы религиозной жизни», которая психологически тонко рисует портреты людей, предпринимающих в разной степени злоупотребления в вопросах веры.

И наверное, прежде чем с радостью крутить назад колесо истории, нужно понять: во-первых, это невозможно; во-вторых, то, что случилось в 1917 году, было дано Богом промыслительно, и надо бы постараться в этот Промысл как-то вникнуть, в меру сил своих. Что нам хочет сказать Господь? От чего предостеречь? К чему призвать?

Включаешь телевизор — там Президент прикладывается к иконам, дети в стихарях идут крестным ходов вокруг Исаакия, в стране отмечают Пасху — от Калининграда до Владивостока. Заходишь на официальные православные сайты — фотографии восстановленных храмов, праздников и флэш-, простите, мобов, дети православно соревнуются в беге, взрослые машут шашками, возрождая чтимые всеми традиции. Приходишь на официальные православные мероприятия — там презентации достижений. Читаешь статистику: вчера причащалось 3% населения, сегодня причащается 15%, завтра мы доведем эти цифры до поднебесных высот, сомнений нет. И старцы это предсказывали. Какие старцы? Так, ясное дело, православные. У нас других не бывает. И понятно, что вывод из увиденного может быть один — благословенный мир и духовная безопасность уже настали. Разве что многомиллионные аборты смущают, повальный бытовой алкоголизм и бесконечные убийства на его почве, сонмы беспризорных детей, молодеющая на глазах наркомания с проституцией, брошенные старики… А так, в целом, ничего, жить можно, прирастая духовностью, как капуста листьями. Эти частности можно прикрыть вербами, залить крещенской водой и заглушить акафистом «Слава Богу за всё».

Стоп, а где в этой праздничной картине Христос, Распятый и Воскресший? Где жажда Бога? Желание жить по Евангелию? Стремление до последнего вздоха блюсти заповеди Божии? Отвержение себя? Духовная нищета? Аскетический труд? Где-то на заднем плане, за куличами притаились и канистрами со святой водой. Т. е. они стопроцентно присутствуют, иначе б мы друг друга поубивали уже, осатанев от осознания собственных добродетелей. Но явно не по центру композиции.

А раз так, то кто знает: если сегодня появится такой вот одержимый безбожием студент и ворвется в нашу православную народную сказку, то насколько далеко он сможет продвинуться, чтобы прикурить от лампады на иконостасе? И не об этой ли опасности хотел предупредить нас Бог событиями 1917 года? Он знает.