Революция по Честертону
13.11.2019
3073 просмотра
Блог портала "Предание.ру"

Автор: Владимир Шалларь 
Источник: blog.predanie.ru

Начало: “Маленький человек” Джокера, марксизм и Хеллоуин

Честертон — по-моему, недооцененный политический теолог. Взглянем на его романы. Честертон верует — верует в то, что другой мир возможен, а значит возможна революция. И революция именно радостная: верующий может позволить себе роскошь оптимизма и радости. «Человек, который был Четвергом»: христиане хотят подорвать анархистский заговор, а глава заговора — Бог. Сопротивление христианина и атеиста диктатуре Антихриста в «Шаре и Кресте». Анархисты и Бог в «Четверге», христианин и атеист в «Шаре» — эту странную смычку находим и в «Возвращении Дон Кихота».

В этом романе вы получите обычное наслаждение от честертоновских текстов: такой кукольный театр, яркие краски, свет, чистота. Нам же важен этот роман следующим. Современный буржуазный мир вызывает эстетическое, экзистенциальное отвращение. Это отвращение может пойти двумя путями — в сторону социалистической революции и в сторону Нового Средневековья. Условно говоря, Николай Чернышевский и Константин Леонтьев тождественны в своем отвращении к буржуазной современности, но, разумеется, диаметрально противоположны в своих программах. А вот Честертон показывает их тождество: социалистическая революция во имя Нового Средневековья; тождество социалистического и христианского идеалов. Противопоставляя «реакционеров», мечтающих о Средневековье, и рабочее движение, Честертон показывает, что идеал-то у них один (важно, что смыкаются две обычно противопоставляемые реалии, которые на деле стороны одного и того же — с одной стороны, эстетическо-экзистенциально-религиозное сопротивление современности и, с другой стороны, политико-социально-экономическое сопротивление современности; то, что выше означено как экзистенциальный и социальный уровни).

Другой аспект — психический механизм запуска революции. Мы ни во что не верим, все понарошку. Для того чтобы сдвинуть реальность в сторону нашей мечты (христианской ли, социалистической ли), в эту мечту должен кто-то всерьез поверить: но верить — это как раз то, что невозможно в буржуазную эпоху. И вот должен явиться безумец, который в эпоху неверия может уверовать. Нам нужен Дон Кихот.

Но главное — роман «Наполеон Ноттингхилльский». В своей неподражаемой остроумной притчевой манере Честертон рисует единственно релевантную современности антиутопию — антиутопию, где на самом деле все нормально, все вроде бы даже хорошо, «явного зла» во всяком случае не видно, но однако все понимают, что «ничего не изменишь», что «так будет всегда» — неолиберальную антиутопию (Честертон писал, так сказать, на вырост). Это — если я не ошибаюсь — господствующее ощущение современности. Как из него вырваться? В два этапа — в иронии, а от иронии — в вере.

Честертон помимо прочего здесь показывает с неожиданной стороны современную иронию, манеру все воспринимать не всерьез. Герой ничего не хочет и ничего даже не думает менять, он всего-навсего пошутил: альтернатива данному положению вещей появляется как фантазия, шутка. Но вот находится человек, который «шутки не понял» (невосприимчив к постмодернистской иронии, к постмодернистским играм, к обращению с культурой всего-навсего как культурой) и воспринял шутку всерьез, поверил (или, возвращаясь к формуле данной выше, шутит в самой реальности; заметьте, что Джокер терпит провал как стендап-комик, его «комизм» станет удачным в антисистемном насилии). Единственный способ абстрагироваться от «Системы, которую нельзя изменить» — абстрагироваться от нее в иронии: «я не здесь», «я отдельно». Это и самый «легкий», «достойный» способ сохранить лицо, подчиняясь Системе. Поэтому современность столь богата стебом — так сохраняется иллюзия свободы от Системы при полном ей подчинении. И вот у Честертона один человек, всерьез уверовавший в то, что Систему можно снести, — сносит ее (замечательно, что сам Честертон — христианский юморист). Это роман о Революции в постмодернистскую эпоху — в эпоху «ночи без конца», революция «надежды сверх надежды».

Таким образом, «Наполеона Ноттингхильского» можно считать иллюстрацией к мыслям Жижека — который Честертона весьма почитает — об актуальности теологии для современной радикальной политики. Именно в непреодолимой бессмыслице капитализма теология питает радикальный протест; в мире, где капитализм это «очевидно» и «навсегда», религия перестает быть «опиумом для народа» — что бы ни заявлял миссионерский отдел Челябинской епархии. И в условиях «очевидности» может сослужить единственным ресурсом для слома «очевидности». Жижек «Размышления в красном цвете»:

«Капитализм на самом деле не является самостоятельной цивилизацией со своим особым способом, позволяющим сделать жизнь осмысленной. Капитализм — это первый общественно- экономический строй, который детотализирует смысл: он не является глобальным на уровне значения (нет никакого глобального «капиталистического мировоззрения»; нет никакой «капиталистической цивилизации» — главный урок глобализации заключается в том, что капитализм может приспособиться ко всем цивилизациям — от христианской до индуистской и буддистской); его глобальное измерение можно сформулировать только на уровне истины без смысла, как «реальное» глобального рыночного механизма. Проблема — это проблема смысла, и именно здесь религия вновь обретает свое значение, открывая свою миссию обеспечения осмысленной жизни тем, кто участвует в бессмысленной работе капиталистического механизма.

А если героически предположить, что, какой бы властью ни обладал человек, он может делать все, что в его силах, полностью сознавая, что «объективные обстоятельства» не «созрели» для радикальных перемен? Вот поэтому теология возрождается в качестве отправной точки для радикальной политики. И парадокс в том, что она возрождается не для того, чтобы «большой Другой» гарантировал нам конечный успех наших предприятий. Наоборот, она служит знаком нашей решительной свободы, при которой нет большого Другого, на которое мы могли бы положиться. Еще Достоевский знал, что хотя Бог является источником нашей свободы и ответственности, он не благой Господин, который ведет нас к безопасности, но тот, кто напоминает нам, что мы всецело зависим от себя».