Ангел А: Как я слушал митрополита Антония в Лондоне

Антон Кореневский

Лондон. Март-апрель 2002-го. Я ― студент-историк из Ростова-на-Дону, по счастливой случайности ставший обладателем учебного гранта доктора Роберта Андерсона. Впереди месяц работы над будущим бакалаврским сочинением в библиотеке Лондонской школы экономики. Но мне 19, и это Лондон! Более того, я живу в самом центре, в Кенсингтоне, в двух минутах от Гайд-парка! Библиотека ― дело хорошее, но пабы (public house, между прочим, и это совсем не то, о чем можно подумать, но по смыслу гораздо ближе к public library) ― пабы встречали меня за каждым поворотом, и я не мог отказать им во внимании.

И вот однажды мне вдруг вздумалось найти русскую церковь.
Маленькое отступление. Крещение я принял ровно за год до поездки в Лондон, накануне совершеннолетия. Еще в подростковом возрасте я пробовал читать Евангелие, очень любил протестантский рок и вместе с тем с благоговением и трепетом нередко заходил в кафедральный собор, о крещении при этом даже не помышляя. Решающим фактором, можно даже сказать, катализатором стали два совершенно разных произведения: песня Бориса Гребенщикова «Серебро Господа моего» и книга отца Георгия Чистякова «Нисхождение во ад». Только после них я по-настоящему попытался вчитаться в Евангелие, захотел этого, а потом принял решение креститься. Его мы осуществили вместе с моей младшей сестрой Анастасией.

Но вернемся в Лондон. Самое удивительное, что православный храм я попытался найти раньше, чем Биг-Бен (его я не смог отыскать в первые дни и потом оставил эту затею, лишь спустя две недели случайно обнаружив знаменитую башню с часами), причем мотивы, как помню, были у меня вполне культурологические. Поскольку мобильного у меня тогда не было, храм я искал исключительно с помощью прохожих и собственной интуиции (адрес нашел в телефонном справочнике). В первый раз ничего не вышло, во второй тоже. А всё дело в том, что я ожидал увидеть здание с золотыми куполами или хотя бы чем-то подобным. В реальности собор Успения Божией Матери (Dormition of Mother of God) на Эннисмор-гарденс располагался в старом неоготическом (в стилях не силен, могу ошибаться) здании бывшей англиканской церкви.

Наконец я оказался там. И услышал его. Я даже не уверен, что знал тогда об этом человеке. Но то, что он говорил и как, меня поразило, по-настоящему пленило, вселило неведомую прежде радость. Я попал на беседу митрополита Сурожского Антония (Блума), и с того момента жизнь приняла новое направление, начала обретать новый смысл. Правда, в тот момент я это вряд ли осознавал, как вряд ли понимал, какого человека мне послал Господь.

Я ходил в храм чуть ли не каждый вечер, но ни разу не был на Литургии: я посещал вечерние службы, главным образом, чтобы не пропустить бесед митрополита Антония.

Это было трудное время. Хотя внешне всё шло весьма успешно и каких-то очевидных невзгод на меня не обрушивалось, сердце было неспокойно. Это не было пока ни унынием, ни депрессией, но ясно ощущалось: еще немного, и накроет.
И вот пришла она ― депрессия. Накрыло по полной. Так бывает, наверное, только в этом возрасте: когда считаешь себя взрослым и вдруг оказывается, что ты еще ребенок.

Мой последний день в Лондоне я помню в деталях. Меня так колотили панические атаки, что я не мог даже собрать вещи: складывал и перекладывал с места на место, не понимая, что с ними делать. Не найдя решения, я отправился в паб, принял на грудь пару пинт пива, а затем сел на газоне в Гайд-парке и, куря одну сигарету за другой, несколько часов кряду глядел на лебедей в пруду. В тот момент меня посетила странная и совершенно безумная мысль: дьявол живет в Лондоне, и я стал его жертвой.

И когда в мой разум вошла эта бредовая идея, мои ноги сами принесли меня в храм, к отцу Максиму Никольскому (мы уже были знакомы; как это вышло, не помню). Я честно признался, что не вполне трезв, что выкурил кучу сигарет и никакого поста перед исповедью не соблюдал (дома мне говорили, что это нужно), но мне жизненно необходимо покаяние.
Он согласился. Я начал говорить обо всех своих страхах, о постыдных мыслях, о внутренних волках ― и хлынули слезы. Я рыдал, как девчонка, и мне не было стыдно. Вдруг отец Максим оставил меня и куда-то ушел. Вот тут я по-настоящему испугался. Дело в том, что мой первый опыт исповеди после крещения был странным: меня осудили за мысли, за курение, после чего я не мог заставить себя вернуться. И теперь опять: священник уходит, едва дослушав мой рассказ! Но не успел я додумать эту мысль, как отец Максим вернулся, и не один.

Рядом с ним стоял митрополит Антоний, совсем слабенький, он едва мог ходить в этот последний свой год. Из нашей короткой встречи и беседы я помню очень мало: лишь его улыбку, его свет, его простые человечные слова об очищающей силе слез. Но до сих пор его взгляд, его присутствие напоминают мне о «едином на потребу», о Церкви как месте встречи Бога и человека и людей друг с другом.

А потом, спустя три месяца, я приехал на учебу в Индианаполис (США) и в один ничем не выделявшийся день в самом обычном супермаркете «случайно» встретил американского иеромонаха Джозефа Морриса (ни слова по-русски, самый что ни на есть янки немецкого происхождения), человека, который, наверное, больше, чем кто-либо, помог мне решиться на это рискованное путешествие в древнюю Церковь Христову.

Но это уже совсем другая история.