Автор: Алексей Буров
Источник: snob.ru
Физик и историк науки Макс Джеммер, автор великолепной духовной биографии "Einstein and Religion" (1999), отмечает щедрость, с которой Эйнштейн отвечал на серьезные простодушные письма. Так, пишет Джеммер, в 1936 году, когда ученица шестого класса церковной воскресной школы Филлис Райт спросила, молятся ли ученые, а если да, то чему, Эйнштейн дал такой ответ, что может служить введением к его эссе для конференции 1940 года. Джеммер приводит это ответное письмо Эйнштейна:
"Научные исследования основаны на допущении, что все события, включая и действия людей, определены законами природы. По этой причине, естествоиспытатель вряд ли будет склонен верить, что течение событий может быть изменено молитвой, то есть, желанием, адресованным сверхъестественному существу… в конечном счете, убеждение в существовании фундаментальных всеохватывающих законов также основано на определенной вере. Разумеется, эта вера в громадной степени оправдана успехом науки. С другой же стороны, однако, каждый человек, серьезно вовлеченный в научные поиски, убеждается, что законы природы демонстрируют существование духа, невообразимо превосходящего человеческий—такого, перед чьим присутствием мы, с нашими скромными возможностями, должны испытывать чувство смирения." (А. Эйнштейн—Ф. Райт, 1936.)
В том или ином виде убеждение в высшем разуме, первичном в отношении материального мира, высказывали такие великие реформаторы физики, как Планк, Шредингер, Гейзенберг, Дирак (послевоенный), и даже 'атеист' Фейнман. Весьма сильную статью, разъясняющую этот аргумент, опубликовал в 1960м году еще один крупнейший физик той плеяды, Юджин Вигнер, "Unreasonable effectiveness of mathematics in natural science". Этой статье и ее критике я посвятил когда-то довольно подробный разбор, поэтому ограничусь здесь лишь утверждением о силе и громадном историческом значении статьи Вигнера. В определенном смысле, было бы справедливым сказать, что аргумент Эйнштейна-Вигнера (буду так его называть) есть разновидность старого физико-теологического аргумента, заключения о высшем разуме на основе многих степеней порядка и красоты мира. Пусть так, но вес этой разновидности особенно силен. Сила эта проистекает из того, что, по слову Эйнштейна, "каждый человек, серьезно вовлеченный в научные поиски, убеждается, что законы природы демонстрируют существование величайшего духа". По мере осознания успехов физики, того, как она вообще стала возможной, общественная сила этого аргумента, несомненно, будет нарастать.
Любопытно вот еще что: если поверить Эйнштейну, то придется заключить, что, скажем, знаменитый советский атеист, нобелевский лауреат по физике, Виталий Лазаревич Гинзбург не был серьезно вовлечен в научные поиски. Не было у него той именно серьезности, которую подразумевал Эйнштейн. Гинзбург искал законы природы; как и все вовлеченные в это дело физики, он искал их в красивой математической форме, универсально и точно описывающей природу. Но вот вопрос, а почему вообще законы природы таковы, почему они математически элегантны, точны, универсальны, иерархичны да еще и антропны, познаваемы, он, в отличие от Эйнштейна и современных ему великих реформаторов физики, не задавал, в упор не видел этого вопроса. Ровно это и означало несерьезность, по Эйнштейну, вовлечения Виталия Лазаревича в научные поиски. Основы и предпосылки дела его жизни, физики, им, как и многими учеными, совершенно не осознавались.
Большинство моих коллег, писал крупнейший современный физик Стивен Вайнберг, даже атеистами нельзя назвать; они попросту не думают об этом. Вайнберг 'думает об этом' и называет себя атеистом; на вопрос же об источнике красоты законов природы, отвечает — а зачем это называть Богом? Бог, о невозможности верить в которого Вайнберг пишет с нескрываемой ностальгией, есть не абстрактный сверхразум, а живой, всемогущий и всеблагой Бог. В том, что такого Бога нет, Вайнберга убеждает зло, изобильно в мире присутствующее. С Эйнштейном же Вайнберг не спорит, отмечая лишь — а зачем это вообще называть Богом? Видимо, зло и горе этого мира перетягивают на весах Вайнберга восхищение красотой и мудростью природы, включая красоту ее законов. Весы основоположников физики склонялись в одну сторону, сторону благоговения и восхищения высшим разумом, а весы их последователя Вайнберга — в иную, в сторону протеста. Вайнберг похож в этом отношении на взбунтовавшегося Иова и на Ивана Карамазова. Он признается и в религиозной ностальгии, и в "нелюбви к этому персонажу", библейскому Богу. Таков 'атеизм' Стивена Вайнберга, весьма отличный от атеизма Гинзбурга и коллег "просто не думающих на эти темы".
Говоря об атеистах и 'атеистах' среди крупных физиков, нельзя не упомянуть и Ричарда Фейнмана, тоже себя атеистом называвшего. Эйнштейновский ответ об источнике законов природы Фейнман, воспевавший математическую красоту законов, совершенно принимал, его убеждения по этому вопросу были по сути теми же, что у Эйнштейна. Разница здесь была не в убеждениях, а в словоупотреблении. То же самое космическое религиозное чувство, соединенное с неверием в библейские чудеса, Фейнман предпочитал называть не религией, как Эйнштейн, а атеизмом.
Имеются ли вообще серьезные возражения аргументу Эйнштейна-Вигнера? Единственный серьезный аргумент, мне известный, это аргумент хаоса, случайности, как альтернативного сверхразуму истока законов. Опровержению этой гипотезы хаосогенеза на базе глубокой познаваемости законов посвящена наша с Левой статья "Genesis of a Pythagorean Universe". Пару лет назад она получила награду на конкурсе Foundational Questions Institute, fqxi.org . Среди всех сочинений, хоть как-то награжденных на восьми научно-философских конкурсах этого института (столько их было, начиная с 2008 года), наше эссе было единственным, демонстрировавшим правоту объективного идеализма. Более того, на этих конкурсах никогда не награждались сочинения, хоть с какой-то симпатией к идее высшего разума написанные. На конкурс таковые подавались, и в немалом числе, но ничего не получали. Награждались либо материалистически-сциентистские тексты (подавляющее большинство), либо абстрактно-гуманистические, либо никакие. Похоже, что пару лет назад наша Пифагорейская Вселенная туннелировала через какую-то невозможную стену.
Нам с Алешей Цвеликом приходилось вести много дискуссий за прошедшее с тех пор время. Что я мог бы вывести из них? Главный, пожалуй, вывод — аргумент Эйнштейна-Вигнера очень часто отрицается, и нередко даже физиками и математиками. Помимо тех возражений, что отражены в самой статье, попадался лишь один аргумент: Законов природы на самом деле не существует, это иллюзия, вызванная свойствами человеческого ума все подгонять под понятный простой закон. Каким образом эта «иллюзия» фантастически согласуется с изощренными физическими экспериментами, критически нацеленными на поиск новой, противоречащей имеющимся законам физики, эти люди не отвечали. Также они не отвечали на вопрос, каким образом удалось посредством этой «иллюзии» с невероятной точностью рассчитать и посадить спутник на комету, и почему спектры атомов десяток миллиардов лет назад на другом краю вселенной были строго теми же, что и сейчас на Земле, и отчего они точно рассчитываются посредством элегантных физических теорий. И если все это так, то что же это за «иллюзия» такая? Все это оставалось без ответа. Ну, нечего на Бога указывать, когда наука еще не закончила свои поиски, замечали некоторые наши критики. А другие добавляли, что сам Кант доказал, что Бога доказать нельзя. Услышав последнее, автор сего обыкновенно предлагал выразить своими словами, что именно из сказанного Эйнштейном и Вигнером противоречит рассуждениям Канта, но ответа никогда не получал.
Завершу эту заметку комплиментом одной из своих самых преданных читательниц, атеистке Анне Квиринг, заявившей однажды, что скорее допустит сколь угодно низкую вероятность случайного возникновения вселенной, со всеми ее особенными законами, разнообразием жизни и гениальными существами, чем существование высшего разума. Вот где твердыня веры, подумалось мне, и не слабее тертуллиановой.
