Духовные упражнения. Как рождается взгляд?
08.10.2018
2284 просмотра
Правмир

Автор: архимандрит Савва (Мажуко)
Источник: pravmir.ru

В нашем обществе существует целый ряд символов и вещей, которые так или иначе являются для нас сакральными и святыми. Даже если эти вещи не несут религиозный характер. Нельзя смеяться на похоронах, глумиться над  "вечным огнем" и топтать священные для той или иной религии книги. Все это называется кощунством. Откуда оно возникает и где кончаются его границы, рассуждает архимандрит Савва (Мажуко) в своем цикле "Духовные упражнения". 

Анна Андреевна Ахматова была настоящей дамой. Её мнение ценили, перед её взором трепетали. Однако была дама, которой смущалась сама Ахматова. По возрасту она бы годилась Анне Андреевне в бабушки, если бы не одно затруднение: дама была статуей. «Девушка с кувшином» это фонтан в Екатерининском парке Царского села. Невероятной красоты образ, который завораживал питерскую поэтессу:

Я чувствовала смутный страх пред этой девушкой воспетой.

И девушка, и кувшин были старше Ахматовой, но гораздо младше Пушкина, однако именно Александр Сергеевич был первым певцом и пророком волшебного фонтана. У него есть знаменитое стихотворение «Царскосельская статуя»:

Урну с водой уронив, об утёс её дева разбила.
Дева печальна сидит, праздный держа черепок.
Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;
Дева, под вечной струёй, вечно печальна сидит.

И не важно, что скульптор изобразил сюжет басни Лафонтена, и кувшин был не с водой, а с молоком. То, что увидел Пушкин, – правда, с которой никто не станет спорить. Хотя нашелся один талантливый юноша, который через много лет «осадил» гения:

Чуда не вижу я тут.
Генерал-лейтенант Захаржевский,
В урне той дно просверлив,
Воду провёл чрез неё.

Озорника звали Алексей Константинович Толстой. Известный поэт и юморист. Но здесь я вспоминаю всех этих замечательных людей не для того, чтобы освежить славные страницы русской культуры. Мне интересно, как по-разному могут видеть люди одну и ту же картину, один и тот же образ. Кто из них прав, а кто заблуждается?

Оба правы. Каждый по-своему. У статуи есть автор, талантливый русский скульптор, есть инженер, который провёл воду, используя законы гидравлики, есть художник, который грамотно и умело организовал ландшафт, и это всё вместе производит то волшебное впечатление, так волновавшее воображение поэтов.

Люди помнят Пушкина и Ахматову, но мало кто вспомнит имя автора фонтана. Почему? Потому что поэты – это пророки универсальной духовности. У них есть дар видеть мир не так, как видят его обычные люди, и мы интуитивно понимаем, что их взгляд не более точен, а более правдив. В нём больше правды, чем во всех диссертациях учёных, что вовсе эти диссертации не перечёркивает.

Поэты – виртуозы сотворения знака, самые искусные мастера означивания. Так свой труд и служение определял, например, Александр Блок:

Ведь я – сочинитель,человек, называющий всё по имени,отнимающий аромат у живого цветка.

Значительное должно быть означено, в данном случае, обрести имя. Поэты одарены способностью видеть значительное, проговаривать его, давать ему имена, обращать в пластичный и запоминающийся образ. Если бы Пушкин не научил нас видеть царскосельскую статую, мало кто заметил бы её красоту.

Как мы смотрим? Как мы видим? Перед нами всего лишь система трубок и выполненный в соответствии с чертежом и технологией оплаченный заказ? Очень важная и опасная прибавка – «всего лишь».

Как возможно кощунство?

В самом начале девяностых годов я с удивлением слушал, как взрослые обсуждали необходимость прекратить подачу газа к вечному огню. Каждый год мы ходили к памятнику всей школой и приносили наши скромные букетики тюльпанов. Краснели знамёна, говорились речи, и мой дедушка в орденах очень красиво и мудро молчал, опустив голову. И тут решили потушить. Потому что это не рационально – расходовать газ безо всякой пользы. Правда, спорили вяло. Даже защитники было тогда страшно растеряны.

Спустя десятилетия спорили уже покрепче, обсуждая поступок подростков, жаривших на вечном огне сосиски. В чём проблема? Ведь это всего лишь огонь, грамотно и рационально организованная газовая горелка, а дети проголодались. Что может быть священнее ребёнка? И тогда прозвучало слово «кощунство».

В январе 2017 года в Киргизии разбился самолёт. Погибли более тридцати человек, большинство из них люди, которые жили недалеко от аэродрома в дачном посёлке. На дома беспечно спящих людей рано утром упала огромная грузовая машина. Погибли дети, женщины, простые мирные люди. Президент объявил день национального траура. Горожане начали собирать для семей пострадавших вещи, продукты, одежду.

В эти дни преподаватель столичного университета написала на своей страничке в социальной сети, что удивляться и сильно расстраиваться по этому поводу не следует. Это всего лишь один из моментов естественного отбора. Идёт чистка нации, ведь самолёт упал как раз на тот посёлок, где жили «понаехавшие» из неспокойных южных районов Киргизии мигранты.

За эту публикацию преподавательницу не только уволили из университета, но и возбудили уголовное дело. Людей возмутил такой неприкрытый цинизм. Девушку обвинили в кощунстве.

А что такого особенно сказала киргизская преподавательница? Она сослалась на естественный отбор. Не этому ли учит школа, не концепция ли дарвинизма доминирует в естественнонаучном мировоззрении вот уже более века? Так почему мы осуждаем человека, который был просто последовательным в своём мировоззрении? Что такое кощунство, почему оно вызывает у нас такой эмоциональный протест?

Дело касается темы, которой не любят касаться люди нерелигиозные.

В самой сердцевине нашей духовной жизни лежит интуиция святыни. Сейчас я говорю не о религии, а о сфере универсальной духовности, об области подлинно человеческого.

Об этом опыте универсальной духовности верующим людям тоже полезно помнить. Мы не любим, мы бурно протестуем, когда кто-то позволяет себе кощунство и оскорбление в адрес наших религиозных святынь, но если быть до конца честным, сами христиане не часто проявляют уважение к чувствам людей «из внешних».

Молчание старца

Подчеркну: никто не смеет требовать от христианина «бросать горсть ладана на алтарь чужого бога». Уважение надо проявлять не к чужим богам, а к чувствам людей, к человеческому опыту значительного – такова максима универсальной духовности. Это очень спорное утверждение, и в ответ мне могут представить почтенный перечень свидетельств того, как бесцеремонно поступали святые с чужими богами.

Спор между религиями это отдельная тема, требующая особого подхода, но я сейчас говорю о духовности универсальной, а не о религии. Нас интересуют духовные упражнения, в связи с чем и ставится вопрос: можно ли развить способность видеть вещи, как их видят поэты, не оторвавшись при этом от реальности, но и не скатившись к близорукому «всего лишь».

– Царскосельская статуя и вечный огонь это, простите, две абсолютно разные истории. Тут – прихоть эстета, а там – народная скорбь.

– Никто не станет спорить! Мне интересно другое: как рождается взгляд?

Могилы героев, у которых горит вечный огонь, – святыня в измерении универсальной духовности. Священники иногда возлагают цветы к вечному огню, но это нерелигиозный жест, это жест уважения, выросший на поле универсальной духовности. Вечный огонь – знак, указывающий на значительное . Значительным его делает опыт страдания, выпавшего на долю наших предков. Сколько горя и боли вынесли люди в Великую Отечественную войну, нашему поколению даже сложно представить.

Вечный огонь это людская боль, воплощённая в знаке, и если кто-то не способен её разглядеть, у него дефект духовного зрения.

У нас в монастыре жил старенький монах, отец Иоанникий. Он прошёл всю войну, но никогда не рассказывал о том, что пережил. Однажды мы хотели сделать ему приятное и на 9 Мая включили ему телевизор с каким-то военным фильмом. Батюшка был в приподнятом настроении, шутил и с удовольствием смотрел концерт, но когда начался фильм, он неожиданно замолчал, резко поднялся и вышел. Никогда он не смотрел кино про войну. В этом суровом молчании гораздо было больше боли, чем во всех рассказах свидетелей.

Ослепший мир

У Чингиза Айтматова есть гениальная повесть «Белый пароход». Это история о том, как по-разному люди видят мир. На самом краю леса стоит домик лесника, человека циничного и злого. Он не любит зверей и деревья, он вообще никого не способен любить, а потому постоянно пьян и избивает свою жену, издевается над её стареньким отцом и племянником, маленьким мальчиком, который растёт здесь в лесу, восхищаясь своим невероятным дедом. Деда зовут расторопный Момун. Он неисправимый добряк и труженик. Именно дед рассказывает мальчику историю их рода и легенду о белой матери-оленице, которая когда-то спасла их народ, но теперь покинула эти места, потому что люди стали жадными и злыми. А малыш – мечтатель и поэт, он даёт имена камням и деревьям, а сам мечтает однажды стать рыбкой, чтобы уплыть к своему отцу, который где-то плавает на белом пароходе.

Мальчик любит лес и смотрит на него своим взглядом, переживая за деревья и зверьё, мёрзнущее в суровые зимы. Он мечтает, чтобы мать-оленица вернулась и принесла счастье в их семью, чтобы дедушка отдохнул, чтобы вернулась мама и отец, а у тёти родился ребёночек, которого она так долго ждёт. И вот однажды мальчик увидел у лесной речки белую оленицу с изящными тонкими рогами и оленёнка. Он так обрадовался, что даже заболел, слёг в бреду и пропустил то, что случилось потом. Потому что взрослые тоже увидели красивых зверей, но если эта встреча родила в сердце малыша молитву, которая продолжалась даже в бреду, то восторг охотников вырвался фразой:

– Это же сколько центнеров мяса по лесу гуляет!

Молитва и – мясо! Малыш увидел образ легендарной спасительницы их древних предков, взрослые – просто мясо.

История заканчивается трагически. Мальчик идёт на поправку и совсем слабеньким выходит во двор, где идёт странная многолюдная пирушка. Все пьяные, даже его любимый дедушка. Взрослые ему дико рады, каждый старается его чем-то покормить, а посреди двора стоит нетрезвый дядя, который пытается вырубить рога из головы какого-то зверя. И паренёк, наконец, видит голову белой матери-оленицы.

Он убегает из дома. Идёт к реке. Чтобы стать рыбкой. Потому что в этом ослепшем мире ему нет места.

Человек не может без святыни. Чаще всего он и не задумывается, что живёт только ею и ради неё. Не всегда природа этой святыни религиозна, но опыт святыни – это опыт значительного , опыт подлинно человеческого, тот самый опыт, который делает нас людьми.

Здесь каждый, даже самый сильный, предельно уязвим, здесь самое хрупкое место человека, поэтому люди скорее предпочтут прикинуться циниками, чем открыть перед другими свои святыни. Иногда только в большом горе человек находит ту сердцевину, которой жил многие годы. Но стоит утратить её, и жизнь теряет всякий смысл. Этот опыт, какова бы ни была его природа, достоин уважения и трепетного отношения, а значит, каждый из нас нуждается в воспитании взгляда, в духовно развитом искусстве видеть невидимое, но самое главное, в искусстве с трепетом и восторгом созерцать таинство святыни.