Автор: протоиерей Игорь Прекуп
Источник: pravmir.ru
Боль отвергнутой доброты
Сцена из раннего детства: солнечный день, мне где-то четыре, максимум, пять лет, я прогуливаюсь в кишиневском дворе с бабушкиной подругой, тетей Раей, к нам подходит ее соседка со своим внуком, и тетя Рая обращается ко мне: «Игорь, поздоровайся с мальчиком».
А мальчик основательно моложе меня, года два где-то, вряд ли, больше. Ему, по-видимому, тоже сказали поздороваться, и он уже охотно идет мне навстречу с протянутой рукой: он уже большой, он умеет здороваться, как взрослые, ему нравится уметь быть добрым, приветливым, вежливым; он хороший мальчик, ему нравится учиться быть хорошим мальчиком, нравится дружить, очередное знакомство – распахнутые двери в новый мир…
Не помню, почему я вдруг резко спрятал руку за спину, когда этот карапуз был уже где-то в метре от меня. И он, как шел с протянутой ладошкой вниз рукой, так и остановился. Горько заплакал и так, плача, не опуская руки, медленно (все-таки маленький еще, двигался неуверенно) стал поворачиваться к своей бабушке.
Я очень хорошо его помню. Звука плача не помню, а вид – очень четко, словно «немая» запись на любительскую кинокамеру 60-х.
Тетя Рая меня устыдила за плачущего мальчика. Не припомню, чтобы я чувствовал себя виноватым. Реакция его была для меня неожиданной. Я точно не хотел делать ему больно, а потому не мог понять, какие ко мне могут быть претензии: я ведь его не ударил, просто не хочу с ним здороваться за руку, что тут такого?
Понять, что это именно я причинил ему боль, не откликнувшись на его доброту, открытость и доверчивость; что не его младенческая глупость, а моя черствость, из-за которой я не разглядел, не оценил по достоинству того чувства, с которым он шел ко мне навстречу – причиной тому, что он так горько плачет – на это у меня ума тогда, конечно, не хватило. Ума ли?..
Сегодня я вспоминаю об этом случае со стыдом и какой-то пронзительной жалостью, но… Вот.
По всей вероятности, мы с ним больше никогда не пересекались. Не знаю, жив ли он. Мало ли, ему ведь тоже за пятьдесят уже. Хоть это и «не возраст», но все же…
Он, возможно, забыл об этом случае, но я не думаю, что рана, нанесенная мной, не оставила шрам.
Казалось бы, что за ерунда?! Мелочь, рядовой случай, в детстве и не то случается. Если бы все происшествия, вызывавшие в нас горькие рыдания, оставляли шрамы, на нас живого места бы не было!..
Таки да. На нас, ну не то, чтобы уж совсем живого места нет, но мы носим в себе последствия множества детских травм, которые далеко не всегда были поверхностными царапинами и ссадинами, не оставившими даже шрамов. Мы даже не подозреваем, насколько наша душа изувечена с детства самыми обычными, бытовыми эпизодами, не говоря уже о ранах, оставивших после себя едва заметные, но неизгладимые шрамы и целые участки в душе, утратившие чувствительность.
Оно и неудивительно: мы привыкли не то что к шрамам, но даже увечья свои принимаем за признак нормы, поскольку живем среди таких же увечных, а потому настороженно реагируем на человека, у которого не замечаем привычных повреждений. Чтобы осознавать ту или иную черту в себе не как норму, а именно как увечье, надо ведь обрести хотя бы в какой-то мере здравое видение себя, хотя бы начать целенаправленно очищать свое духовное око.
Плоды «встреч» – наши черты
В каждом, на самом деле, живет память о встречах, которые нас «научили жизни». Не всё мы помним умом, зато душа помнит, как мы наивные и открытые приходили туда, где, как мы думали, нас научат добру, а вместо этого нас учили «жизни». И мы учились, и становились «зрелыми», «мудрыми». Принимали к сведению «уроки жизни», учась относиться к «правилам игры», как к священному закону, который если кто нарушит, сам себе и будет виноват, коль его раздавят или сожрут, ибо для чад мира сего все его законы священны: нравы, обычаи, сложившиеся в обществе модели поведения, общепринятые вкусы.
Бытующие мнения для таковых – все равно, что законы природы: их познают не как заданность, которую можно и проанализировать, и оспорить, которую надлежит свободно и творчески осуществлять, но как некую данность, с реальностью и объективностью которой просто надо считаться, выстраивая в ней свою жизнь.
Не правда ли, безумие – спорить с законом притяжения? Ведь, скажите, глупость – игнорировать законы физиологии? А иметь «наглость необщего мнения» – какое чудовищное «невежество в законе»!
Как оскорбительно для общественной морали, когда взрослый человек – пора, вроде бы, уже понимать элементарные нормы человеческого общежития – смеет поступать по совести вопреки здравому смыслу! Возмутительно проявление непосредственности в поведении и самостоятельности в размышлениях, искренности и отзывчивости! Какое оскорбительное хамство: он ведь, тем самым обличает окружающих «взрослых», «умудренных жизнью», а на самом деле внутренне где-то сломленных, в чем-то изувеченных под шаблон лукавого, лицемерного, себялюбивого, равнодушного мира сего. Они уж было успокоились на свой счет, а этот как будто норовит сорвать маски да покровы, годами столь усердно прилаживавшиеся.
Как ненавидят внутренне зажатые, «битые» и якобы «наученные» (наученные, да не тому) – внутренне свободных, статных!
В особенности, если последних жизнь тоже ломала, да не сломала, ведь одним своим видом они ставят под сомнение состоятельность «мудрости» (так уж повелось среди людей называть малодушие) и обличают своекорыстие, прикрывающееся здравым смыслом, человекоугодие, выдающее себя за смирение, трусость, по недоразумению, принимаемую за кротость, лицемерие, представляющееся как тактичность, и прочие пороки, которые мы научились в себе культивировать, выдавая их за добродетели.
Можно сколько угодно этому удивляться, возмущаться, но важно понять одно: наследственность наследственностью, и домашнее воспитание домашним воспитанием (в процессе которого люди постоянно встречаются узким кругом), однако, именно последствиями, плодами встреч являются многие черты нашей личности. И прекрасные, и уродливые.
Наследственность – это всего лишь предрасположенность к развитию тех или иных черт, но вот какие из них активизируются в нас и закрепятся, а какие так и останутся нераскрытым потенциалом, зависит от того, что за встречи будут в нашей жизни, начиная с родителей и заканчивая… нет, не встречами со случайными прохожими, а, в силу особенностей нашего времени, встречами с теми, кто делится с нами своими мыслями и переживаниями, ценностными ориентирами и моральными представлениями с телевизионных экранов и через мониторы компьютеров.
Не хотелось бы оказаться превратно понятым в том смысле, что наша личность якобы детерминирована встречами. Нет, потому что личность человека формируется в процессе встречи его индивидуальности с воздействующими извне факторами, но все же формируется не самими факторами, а свободным выбором человека, который учится жить в обществе, не теряя себя, свободно выбирает, с чем ему соглашаться, что принимать, а что отвергать, что усваивать, а что всего лишь терпеть. Вот в таком процессе свободного ценностного самоопределения и формируется личность.
Поэтому крайне некорректно говорить, что кого-то кем-то «делают» (антисемитом, русофобом, расистом, эгоистом, пессимистом и еще каким-нибудь «нехорошим „-истом“»). Как любит говорить одна моя знакомая, «человек – не мешок с картошкой». Его невозможно «кем-то сделать».
Можно (надеюсь, никому не надо объяснять, в каком смысле «можно»?) создать ему условия, расположить его, наконец, можно соблазнить, но сделать его кем-либо невозможно. Можно сделать человека физическим калекой против его воли, но невозможно против воли сделать его моральным уродом. Поспособствовать можно. И не более. Поддастся ли? Позволит ли себя совратить или сломать?
Да, сопротивление часто требует решительных, порой длительных и мужественных усилий, стойкости, чего может не хватить, но уступка злу, даже со стороны жертвы – это соучастие в нем. Достойное снисхождения, милосердия, но факт – соучастие.
Поэтому «падшие» (отрекшиеся от Христа во время гонений) хоть и прощались, и принимались в общение с Церковью, но угроза страшных мучений и лютой смерти не рассматривалась как оправдание их греха. Никому в голову не приходило винить мучителей в том, что они христиан делают предателями. Ни у кого из апологетов первых веков мы не найдем ни малейших поползновений оправдывать пороки в христианской среде тлетворным влиянием окружающего социума или заговором «языческих и иудейских кукловодов».
Древние христиане даже бесов не винили в своих немощах и падениях. Источник зла – сатана и ангелы его, но причина греха каждого человека – в его дурно направленной воле. И если Апостол упоминает о «мироправителях тьмы века сего», о «духах злобы поднебесных», то не для того, чтобы мы ссылались на их могущество, оправдывая свое бессилие, беспомощность (на самом деле трусость и подлость), а наоборот, чтобы мы помнили, против кого наша «брань»: «…не против плоти и крови», т.е. не против людей, причиняющих нам скорбь, не против целых государств, организаций, народов, религий, партий и т.п., а против тех, кто, хотя и сильней нас, и пытается произвести впечатление могущества, но, на самом деле, ничего не может против нас, пока мы держимся за Бога, потому что против Него они не могут ничего… если только мы не станем на их сторону, поддавшись соблазнам.
Тем не менее, уверен, встречи, подобные описанной в самом начале, с младенчества закладывают страх доверия. О самом факте можно забыть, опыт не забывается. Детская вера – это ведь не только явление, это – способность, причем, как все детское, очень хрупкая, нежная, лабильная, требующая бережного обращения, поддержки, последовательного укрепления. И вот эта способность блокируется страхом разочарования.
Судьбоносные и роковые
…Почему я не подал ему тогда руки, почему так резко спрятал, как иногда делал это со взрослыми? Может, потому, что не хотел быть приветливым по заказу? Отстаивал свое право на свободу выбора, с кем дружить и кого приветствовать, а кого сторониться и кого игнорировать, по собственному усмотрению? Хочу сам принимать чье-либо предложение дружбы, хочу сам быть добрым, сам хочу любить – сам, а не по указке!
И в борьбе за свободную любовь, т.е. за право любить свободно, не заметил и отверг, шедшую мне навстречу, любовь… Говорят, дети быстро все забывают, и тот ребенок, скорее всего, уже на следующий день так же открыто и приветливо пошел навстречу другому человеку, который его не отверг. Дай-то Бог.
